Перл Бак - Императрица

Ей страстно хотелось живого сильного тела, такого же, как. ее собственное. Цыси решила, что должна возвысить Жун Лу настолько, чтобы он мог быть рядом с ней. Никому не удастся бросить тень на их родственные отношения, а она использует близость по своему желанию. Как же возвысить родича, не привлекая всеобщего любопытства? За высокими стенами сплетни как пожар охватывают дворцы. Она думала о своих врагах: Верховный советник Су Шунь ненавидел женщину, так прочно усевшуюся на тронеь Прежнего фаворита поддерживали друзья — принцы Чен и Йи. У нее был союзник в лице главного евнуха Ань Дэхая, его верность следовало сохранить. Тут императрица нахмурилась: она вспомнила, что, по слухам, Ань Дэхай не настоящий евнух и тайком преследует придворных дам.

Она снова вернулась к мыслям о Мэй, которая — и об этом не следовало забывать — была дочерью Су Шуня. Что ж, нельзя позволить, чтобы и эта фрейлина возненавидела ее. Нет, девушка должна стать преданной подругой. Цыси сохранит власть над нею, и отец не сможет использовать дочь как шпиона. Очень хорошо, что она узнала о ее любви к Жун Лу. Зря она гневалась и ревновала! Надо исправить ошибку. Она пошлет за Мэй, утешит ее и пообещает поговорить с начальником императорской гвардии о свадьбе. Вот и появится предлог вызвать Жун Лу. Она поняла, что это и было то самое средство, которое она искала.

Приняв решение, Цыси повела себя осмотрительно и спешить не стала. Когда же семь дней запрета прошли, императрица послала Ли Ляньиня отыскать Мэй и привести ее. Через час фрейлина была доставлена и сразу же упала на колени перед своей повелительницей. Цыси восседала на троне в Павильоне фаворитки, расположенном в маленьком второстепенном дворце, который она также заняла.

Позволив трепетной фрейлине молча постоять на коленях несколько минут, императрица сошла с трона и подняла ее.

— Ты похудела за эти семь дней, — доброжелательно сказала Цыси.

— Почтенная, — произнесла Мэй и с подобострастием посмотрела на свою повелительницу. — Когда вы сердитесь, я не могу ни есть, ни спать.

— Я больше не сержусь, — ответила Цыси. — Сядь, дорогое дитя. Дай посмотреть, как ты выглядишь. Дитя мое, — продолжала она, — мне безразлично, кого ты любишь. Почему бы тебе не выйти замуж за начальника императорской гвардии? Красивый мужчина и молодой…

Фрейлина не могла поверить своим ушам. Ее лицо нежно зарделось, на темные глаза набежали слезы. Она прильнула к добрым рукам высочайшей.

Цыси указала фрейлине на стул, а сама села рядом, взяв узкую руку девушки в свои ладони.

— Почтенная, я обожаю вас… я поклоняюсь…

— Ну, будет, будет, я не богиня…

— Почтенная, — голос Мэй задрожал, — для меня вы Богиня милосердия…

Цыси улыбнулась и отпустила руку девушки.

— Ладно, ладно… Не надо лести, дитя мое. У меня есть план.

— План?

— У нас должен быть план, не так ли?

— Как скажете, почтенная.

— Хорошо, слушай… — Цыси изложила свой замысел.

— В день рождения наследника, как ты знаешь, будет большой праздник. Тогда, дитя мое, я сама приглашу Жун Лу, чтобы все увидели мое намерение возвысить родича. Затем последует новый шаг, а затем другой, и кто же посмеет тогда остановить моего родича? Ради тебя я возвышу его, чтобы положением он сравнялся с тобой.

— Но, почтенная…

Императрица подняла руку.

— Никаких сомнений, дорогое дитя! Он выполнит мой приказ.

— Я и не сомневаюсь, почтенная, но…

Цыси посмотрела в красивое лицо девушки. Румянец все еще заливал щеки.

— Ты думаешь, что ждать слишком долго?

Мэй, смутившись, прикрыла лицо рукавом.

Императрица засмеялась.

— Перед тем как ехать на новое место, следует построить дорогу!

Она пощипала девушку за щеки, которые от этого еще больше раскраснелись, а затем отпустила ее.

— В течение двухсот лет, — говорил принц Гун, — мы ограничивали иностранных торговцев южным городом Кантоном. Более того, им разрешалось вести дела только через китайских купцов-посредников, имевших лицензии.

Лето кончилось, наполовину прошла осень. Слушая урок, Цыси задумчиво смотрела в широко раскрытые двери императорской библиотеки. На улице сияло послеполуденное солнце, в фарфоровых горшках красным, золотым и бронзовым цвели поздние хризантемы. Цыси слушала, но слова принца Гуна, долетая до ее ушей, умирали, становились безжизненными, подобно опавшим листьям, плавающим на поверхности пруда.

Резкий голос принца прервал ее мысли.

— Вы слушаете, императрица?

— Слушаю, — ответила она.

Он как будто сомневался, но продолжал:

— Тогда разрешите напомнить, что обе Опиумные войны наша страна проиграла! Из поражения мы извлекли горький урок — нельзя считать западные страны нашими данниками. Алчные безжалостные европейцы нам не ровня, но прибегнув к грубой силе пагубных военных машин, изобретенных ими, белые люди могут установить господство над нами.

От этих слов Цыси вздрогнула и очнулась, наконец, от сладостных воспоминаний о прошедшем лете. Как ненавистны ей эти высокие стены и запертые ворота Запретного города!

— Установить господство над нами?.. — переспросила она.

— Да, если только мы позволим себе забыть об опасности, — твердо сказал принц Гун. — Увы, мы уступаем каждому, а сколько новых портов мы вынуждены были открыть для ненавистной иностранной торговли. А чего добивается одна западная держава, того добиваются вслед за ней и другие. Сила — вот их талисман.

Красивое лицо принца омрачилось; облаченный в серый атлас, этот статный человек сидел понурившись на резном стуле, а над ним на своем любимом троне — Феникс — возвышалась мать наследника. Прислонившись к массивной деревянной колонне, покрытой красным лаком, евнух императрицы Ли Ляньинь наблюдал за их беседой.

— В чем же наша слабость? — обратилась Цыси к принцу.

Гнев и возмущение развеяли грезы императрицы, она выпрямилась, крепко сжав подлокотники трона. Образ Жун Лу, который так ясно предстал перед ней мгновением раньше, потускнел и угас.

Принц Гун посмотрел на императрицу. Взгляд его, полный тоски, вновь отметил яркую красоту, соединенную с силой живого ума. Как направить таланты этой великолепной особы на благо и во спасение династии? Слишком она была молода и, увы, родилась женщиной. Однако равных ей принц не знал.

— Уровень китайской цивилизации слишком высок для нынешних времен, — сказал он. — Китайские мудрецы учили, что сила — это зло, что солдата следует презирать, ибо он — разрушитель. Но китайские мудрецы жили в древние века, они не ведали, как поднимутся дикие западные племена белых людей. Подданные Сына неба не знали других народов, Китай был для них единственной страной на Земле. И теперь, поднимаясь против маньчжурских династий, китайцы не понимают, что их враги — не мы, а европейцы.