Перл Бак - Императрица

Все это было известно императрице, но она не хотела, чтобы эти заботы ее касались, она предпочитала заниматься своим новым дворцом. Теперь неожиданно она решила, что ее касается по-прежнему все. Она объявит, что ее сын ничего не делал, принцы предавались удовольствиям, и если не прекратить апатию, то империя падет еще до того, как окончится ее жизнь. Поэтому ее явным долгом было взять бразды правления снова в собственные руки.

В один из дней раннего лета по ее приказанию во дворец слетелись молодые наложницы, как птички, выпущенные из клеток. Они уже распрощались с надеждой, что их вызовут к императору, но теперь их надежда возродилась, и они в своей преданности окружили Мать императрицу, как ангелы окружают богиню. Императрица могла только улыбнуться и порадоваться такому поклонению, хотя хорошо знала, что любовь они проявляют не ради нее, а ради того, на что давно надеются. Ведь только она могла привести их в спальню императора. Жалея их и сделав знак подойти ближе, она сказала:

— Птички мои, я знаю, что не могу привести к императору всех одновременно. Супруга будет в ярости, и он вас отошлет обратно. Поэтому позвольте мне посылать вас к нему по одной, и вполне разумно, чтобы самая красивая пошла первой.

Ей сразу же полюбились эти четыре девушки, которые окружили ее. Такой же девушкой была она, когда пришла жить в дворцовые стены. Она переводила взгляд с одного лица на другое, светлые глаза пристально смотрели на нее с доверием и надеждой, и у нее не хватало решимости ранить кого-либо из них.

— Как я могу выбрать среди вас красавицу? — спросила она. — Вы должны выбрать сами.

Они засмеялись, четыре веселых молодых голоса слились в один.

— Наша почтенная прародительница, — вскричала самая высокая из девушек, наименее красивая, — как вы можете говорить, что не сумеете? Жасмин — самая красивая.

Все повернулись к Жасмин, которая покраснела и покачала головой и закрыла лицо платком.

— Ты самая красивая? — спросила Мать императрица, улыбаясь. Она любила веселиться с юными созданиями.

Жармин опять покачала головой и закрыла лицо уже ладонями, а остальные засмеялись.

— Хорошо, хорошо, — сказала, наконец, Мать императрица. — Убери ладони с лица, дитя мое, чтобы я увидела его сама.

Девушки оттянули руки Жасмин, и императрица изучила ее розовое личико. Лицо ее было не столько робким, сколько озорным. Не казалось оно и чересчур мягким. Напротив, в нем угадывалась смелость, проявлявшаяся в полных изогнутых губах, больших глазах и слегка расширяющихся книзу ноздрях маленького курносого носа. Алутэ была похожа на своего отца, человека изящного лица и сложения, который служил помощником императорского наставника. Такой женщине, как Алутэ, Жасмин составляла полную противоположность. В отличие от стройной изящной Алутэ, высокой для женщины, Жасмин выглядела маленькой и пухленькой. Ее самой большой красотой была кожа без малейшего изъяна, похожая на кожу ребенка и белая словно сметана, если не считать розовеющих щек и красного рта.

Удовлетворенная Мать императрица испытала внезапную перемену настроения. Она махнула платком наложницам, чтобы те удалились, и зевнула, прикрывшись рукой, украшенной драгоценностями.

— Придет день, я пошлю за тобой, — сказала она Жасмин как-то беззаботно, и наложницам ничего не оставалось, как уйти, и их расшитые рукава напоминали яркие крылья.

Теперь нужно было, чтобы главный евнух поинтересовался у служанки Алутэ, в какие дни месяца Алутэ не могла входить в императорскую спальню. До этого перерыва оставалось семь дней, и императрица послала предупредить Жасмин, чтобы та была готова на восьмой день. Она приказала, чтобы платье наложницы было персиково-розового цвета, и запретила ей выбирать духи, так как сама даст ей духи из собственных запасов.

Когда Жасмин пришла, одетая подобающим образом, Мать императрица приняла ее и тщательно оглядела с головы до ног. Прежде всего она приказала убрать дешевые украшения, что были на девушке.

— Принесите мне ту шкатулку из комнаты драгоценностей, что помечена номером тридцать два, — сказала императрица фрейлинам.

Когда шкатулку принесли, она вынула из нее два цветка из рубинов и жемчужин, сделанные в виде пионов, и дала Жасмин, чтобы та закрепила их над ушами. Затем она украсила руки девушки кольцами и браслетами, отчего наложница пришла в неописуемый восторг, не переставала кусать алые губы, а черные глаза ее засветились радостью.

Когда с украшениями было покончено, Мать императрица приказала принести крепкие мускусные духи и велела Жасмин втереть их в ладони, под подбородок, за уши, между грудями и у лона.

— Что же, неплохо, — сказала императрица, когда все было сделано, — пойдем со мной и с моими фрейлинами. Мы идем к моему сыну, императору.

Едва только слова эти слетели у нее с губ, как императрица подумала, почему это она должна идти к императору? Алутэ услышит о ее приходе, ибо несомненно у Алутэ имелись свои шпионы, и придет в покои мужа под предлогом поклониться Матери императрице. Но она не осмелится прийти сюда, в собственный дворец Матери императрицы, не будучи вызванной.

— Стой, — протянула руку императрица. — Поскольку я знаю, что мой сын сегодня один, то я приглашу его сюда. Я прикажу своим поварам приготовить любимые блюда императора.

Мой сын отобедает с нами. Погода прекрасная. Столы пусть установят под деревьями во дворе и пригласят придворных музыкантов, а после того, как мы отобедаем, придворные актеры дадут нам представление.

Она раздавала приказания направо и налево, и евнухи бежали их выполнять.

— А ты, Жасмин, — заключила императрица, — будешь стоять возле меня и смотреть за моей чашкой чая, и будешь молчать, если только я не велю тебе говорить.

— Да, почтенная прародительница, — сказала девушка, потупив живые большие глаза и еще больше раскрасневшись.

Через час или два трубы возвестили о приближении императора, и вскоре его паланкин был внесен на широкий двор, где евнухи уже занимались столами, а музыканты — инструментами.

Мать императрица сидела на небольшом троне, в личном зале аудиенций, и рядом с ней стояла Жасмин, державшая голову опущенной и теребя веер. За ними полукругом стояли фрейлины.

Император вошел, одетый в халат из небесно-голубого атласа, расшитого золотыми драконами, на голове у него была шапочка с кисточками. Он слегка поклонился матери, ибо был императором, и она приняла его приветствие, но не поднялась. А это был уже некий знак, ибо все должны вставать перед императором, и фрейлины переглядывались, любопытствуя, почему же Мать императрица осталась сидеть. Император, однако, казалось, ничего не заметил и сел на небольшой трон справа от матери, а его евнухи и стражники удалились во внешний двор.