А. Глинкин - Дипломатия Симона Боливара

Цепную реакцию внутриполитических осложнений вызвало открытое неповиновение Паэса центральному правительству Великой Колумбии. Накануне возвращения Боливара Богота посчитала действия Паэса в Венесуэле по пресечению междоусобиц и невыполнение им указаний центра нарушением Конституции. Сантандер, замещавший Боливара, потребовал от Паэса явиться в Боготу и представить объяснения. Паэс отказался. [479]

Выдающийся представитель следующего поколения латиноамериканских революционеров — Хосе Марти назвал Паэса «самым отчаянным и, пожалуй, самым необыкновенным из героев борьбы за независимость». [480]Смелый до безрассудства вожак льянерос из неграмотных пеонов выдвинулся в крупные военачальники и своим вкладом в разгром испанских колонизаторов на территории Венесуэлы завоевал немалую популярность. Так и не выучившись грамоте, Паэс стал заметной политической фигурой в Венесуэле, лидером местных сил, бросавших вызов руководству Боготы. Логика возникшего конфликта с Сантандером вела Паэса дальше по пути сепаратизма. Он отказался признавать Конституцию Великой Колумбии, принятую в Кукуте в 1821 году, ввиду ее «устарелости». В ноябре 1826 года его сторонники обнародовали манифест, провозгласивший Венесуэлу самостоятельным государством. Созванная ими Национальная ассамблея объявила Паэса верховным главой гражданских и военных властей Венесуэлы. Действия сепаратистов не встретили всеобщего одобрения. Из семи провинций Венесуэлы только Карабобо, Каракас и Апуре поддержали Паэса. Многие известные политические деятели, X. Б. Арисменди, X. Ф. Бермудес, П. Брисеньо-Мендес и другие, остались верными центральному правительству. Паэс оказался перед перспективой борьбы на два фронта: против Боготы и сторонников Боливара в Венесуэле.

После возвращения в Боготу у Боливара не было времени для долгих раздумий. Сантандеристы требовали соблюдения законности и наказания отступников, посягнувших на Конституцию 1821 года. Паэс в своих посланиях Боливару возлагал всю ответственность за конфликт на Сантандера. В считанные дни Освободитель принял самые неотложные меры для укрепления администрации и упорядочения финансов и 25 ноября 1826 г. выехал в Венесуэлу, вновь доверив полномочия главы государства

Сантандеру, уже не скрывавшему своего настороженного отношения к намерениям Боливара. Оправданным ли было это компромиссное решение? Ведь всего лишь несколько дней назад при обсуждении в правительстве плана создания Андской федерации дороги президента и вице-президента, пожалуй, впервые открыто разошлись. Несмотря на возражения Сантандера, предложение Боливара получило одобрение правительства. Не здесь ли «служитель Закона», как нередко называли Сантандера, принял окончательное решение возглавить в Колумбии борьбу против проекта Боливара, усмотрев в нем мину против «либеральной демократии» колумбийского государства?

По пути в Маракаибо Боливар провел все необходимые приготовления на случай военного конфликта с Каракасом, но он не хотел пролития братской крови. Из Маракаибо он проследовал в Пуэрто-Кабельо. Этой крепостью командовал один из его самых преданных последователей — генерал Брисеньо-Мендес. Под защитой неприступных крепостных стен Освободитель провел бессонную ночь, обдумывая свое решение. Каково было отношение Боливара к кумиру сепаратистов в Венесуэле? «Генерал Паэс, мой друг, — высказался однажды Освободитель в узком кругу, — является самым честолюбивым и самым тщеславным человеком в мире… Его ослепляет гордость от неведения. Он всегда будет игрушкой в руках своих советников». [481]Здесь Боливар явно заблуждался. Паэс не был столь ординарной личностью. В этом очень противоречивом человеке под покровом политических амбиций таились недюжинные способности. Если бы оценка Боливара была верной, вряд ли Паэсу удалось бы в 1830–1863 годах трижды занимать президентское кресло в Венесуэле, содействовать экономическому развитию страны, осуществить некоторые антиклерикальные преобразования. Правда, к концу своей жизни Паэс оказался в лагере ярых консерваторов.

Не с недооценки ли Паэса как политического противника началась, как считают многие историки, цепь политических злоключений Боливара, завершившихся трагическим финалом? 1 января 1827 г. Освободитель объявил амнистию всем участникам сепаратистского движения в Венесуэле. Паэсу он предложил компромисс: герой льянос признает верховенство президента и Освободителя, торжественно обязуется в будущем выполнять все распоряжения Боготы. При этом он сохраняет вместе с титулом верховного руководителя всю полноту гражданской и военной власти в Венесуэле. Примирение состоялось, и все облегченно вздохнули: призрак гражданской войны отступил. При личной встрече Боливар и Паэс дружески обнялись. В прокламации к колумбийцам 3 января 1827 г. Освободитель возвестил «конец господства зла» и пришествие «праздника свободы, мира и счастья». [482]

Праздник действительно наступил. Каракас, родной город Боливара, встречал его торжественно и пышно. Украшенные гирляндами цветов арки на улицах, приветственные возгласы горожан, запрудивших улицы, банкеты и блестящие балы, хвалебные речи. Сбросив тяжкий груз с плеч, Боливар искренне радовался, купался в лучах славы и с наслаждением, как в молодые годы, танцевал. В эти дни состоялась свадьба одной из племянниц Освободителя, на которой веселился весь Каракас. Предчувствовал ли Боливар, что краткий праздник был последним в его жизни? В один из торжественных моментов Освободитель преподнес Паэсу в дар свою шпагу. Герой льянос ответил пылкой клятвой: «Сограждане! Шпага Боливара в моих руках. Ради вас и Освободителя я пронесу ее в вечность». [483]Как известно из истории, такие клятвы так же легко нарушаются, как и даются.

Боливар пробыл в Каракасе полгода. Радостное настроение долго не покидало его, и он весь ушел в бурную административную деятельность по наведению порядка на своей родине. Понятно стремление Освободителя укрепить свой тыл. Но порой возникало и такое ощущение, что, не признаваясь самому себе, он инстинктивно откладывал отъезд в Боготу, где его ждали новые испытания. Может быть, сквозь магический кристалл подсознания Боливар уже тогда различал за завесой будущего свою Голгофу?

Когда прошла эйфория примирения, многие в окружении Освободителя заговорили о чрезмерно высокой цене компромисса. Паэс в 1826 году еще не имел на своей стороне большинства политических сил Венесуэлы, и его положение было уязвимым. Авторитет же Боливара оставался очень высоким. Стоило ли во всем уступать Паэсу? Но даже не это ставили в упрек Освободителю. Боливар, хотя бы морально, не осудил венесуэльских сепаратистов. Более того, он объявил Паэса «спасителем Республики». Тем самым, считали его критики, Освободитель приоткрыл крышку страшного ящика Пандоры.