А. Глинкин - Дипломатия Симона Боливара

Следует сказать, что многие американцы горячо сочувствовали патриотам испанской Америки и на свой страх и риск пытались организовать для них закупки обмундирования, боеприпасов и оружия, в которых борцы за независимость испытывали острую нужду. Такое отношение было органичным для американского народа. Оно определялось его душевным складом, его сознанием, лучшими традициями. Однако позиция официального Вашингтона была иной, и дипломатических посланцев испанской Америки ждали горькие разочарования.

После начала войны за независимость в испанских колониях Вашингтон не скупился на заявления о «дружественном интересе к провозглашению независимости и суверенитета испанскими провинциями в Америке». [165]При этом правящая элита США внимательно следила за развитием событий в испанских и португальских колониях. Президент США Джеймс Мэдисон в послании Конгрессу в ноябре 1811 года подчеркивал необходимость уделять постоянное внимание переменам, «происходящим на огромных территориях, которые расположены по соседству и занимают южную часть нашего полушария». [166]

Дипломатические посланцы испано-американских хунт были неофициально приняты и выслушаны в Вашингтоне. Администрация США откликнулась на предложение завязать отношения с новыми правительствами. Уже 28 июня 1810 г. политический деятель из Южной Калифорнии Джоэл Пойнсетт был назначен специальным эмиссаром США в Южной Америке. Вскоре снабженные верительными грамотами американские эмиссары появились в Каракасе, Боготе, Сантьяго, Буэнос-Айресе и Мехико. Однако дальше этих первых шагов, позволявших США держать руку на пульсе событий, официальный Вашингтон не пошел. Оказание действенной помощи делу свободы и независимости народов Латинской Америки не входило в расчеты правящей элиты США. Белый дом не собирался одарить дипломатическим признанием своих южных соседей и тем более не намеревался вступать с ними в союзнические отношения, которые могли бы ограничить его свободу действий.

Такая внешнеполитическая линия США была не случайной. За три десятилетия, прошедшие с момента окончания американской войны за независимость и до начала восстания в испанских колониях, в США многое изменилось. Революционные знамена, под которыми североамериканские колонисты шли в бой против англичан, были помещены в музеи. Их почитали, присягали на верность революционно-демократической идеологии, но в реальной политике правящая элита молилась другим богам.

Б среде господствующих классов США широкое распространение получили идеи буржуазного национализма, питавшие, по определению американского историка международных отношений А. Лоуэнталя, «американскую гегемонистскую концепцию — веру этой страны в то обстоятельство, что все Западное полушарие предназначалось быть сферой влияния США». [167]Эта тенденция порождалась своеобразием исторического развития США в рассматриваемую эпоху. Быстрый рост капитализма в стране происходил в условиях активной колонизации Запада и широкого распространения на Юге рабовладельческо-плантационного хозяйства. Владельцы плантаций, чьи интересы в ту эпоху оказывали большое влияние на внешнюю политику США, требовали новых территорий.

Для «отцов-основателей» США было характерно представление о Соединенных Штатах как об избранной стране, путь которой направляется провидением. На этом основании, проповедуя изоляционистские идеи неучастия в делах Европы, они одновременно заявляли о своих претензиях на гегемонию в Западном полушарии. Так, Т. Джефферсон писал: «Мы должны рассматривать нашу конфедерацию как очаг, из которого люди будут расселяться во все части Южной и Северной Америки». По его мнению, США должны будут постепенно поглотить испанские колонии «одну за другой».

Постоянный соперник Джефферсона и идейный лидер федералистов Александр Гамильтон видел историческую миссию США в том, чтобы потеснить Европу и стать силовым центром мировой политики. «Пусть тринадцать штатов, соединенных в тесный и нерушимый союз, воздвигнут единую великую американскую систему, неподвластную контролю заокеанских сил и влияний, способную диктовать свои условия в отношениях Нового и Старого Света». Очевидно, что для осуществления этого необходимо расширять территорию США в южном направлении. «Мы непременно должны иметь в виду захват Флориды и Луизианы, а также присматриваться к Южной Америке», [168]— писал Гамильтон в своих памфлетах.

Эти идеи были развиты новым поколением американских государственных деятелей в первые десятилетия XIX века и стали конкретной внешнеполитической программой США. Государственный секретарь Дж. К. Адамс одним из первых обосновал идею «божественной предначертанности» гегемонии США в Западном полушарии. Это было сделано им на заседании американского правительства в ноябре 1819 года, где Адамс заявил, что «мир должен освоиться с мыслью считать весь континент Северной Америки в качестве нашего законного владения». Ему придется примириться с тем, что «в результате естественного процесса большая часть соседних с нами испанских владений уже стала нашей». [169]Таким же духом была проникнута и его известная речь, произнесенная 4 июля 1821 г. по случаю годовщины Декларации независимости США.

Конгрессмен Г. Клей заслужил лавры самого активного поборника теории «американской системы». «В наших силах создать систему, центром которой мы станем и в которой с нами будет вся Южная Америка», [170]— говорил он. Поэтому многие историки считают Клея первым глашатаем «панамериканизма». [171]

Осуществить эти грандиозные замыслы было нелегко. В то время США уступали по мощи Англии да и другим европейским державам. Однако им удалось в 1795 году добиться от Испании уступки спорного района в Западной Флориде, а в 1803 году осуществить присоединение огромной Луизианы, купив ее у наполеоновской Франции, которой эта территория фактически уже не принадлежала.

Вскоре после начала войны за независимость в испанской Америке Соединенные Штаты заняли позицию «строгого нейтралитета», ссылаясь на то, что политику изоляционизма завещал американскому народу первый президент страны Вашингтон в «Прощальном обращении». Прокламация о нейтралитете в военном конфликте между Испанией и ее восставшими колониями была издана президентом Мэдисоном 1 сентября 1815 г. Вслед за этим Конгресс США дважды — 3 марта 1817 г. и 20 апреля 1818 г. — принимал законы, ужесточавшие требования о соблюдении нейтралитета. В частности, американским гражданам запрещалось вступать добровольцами в вооруженные силы иностранных государств или колоний, а также снаряжать корабли, которые могли бы участвовать в военных действиях. Как признают американские историки, «эти меры, несомненно, преследовали цель воспрепятствовать лицам, искренне симпатизировавшим испано-американским патриотам, совершать какие-либо действия против Испании, нарушающие нейтралитет». [172]Известно, что в иностранном легионе, в составе которого под знаменами Боливара сражались представители многих стран, из-за позиции, занятой правительством США, почти не было американских граждан.