Борис Изюмский - Плевенские редуты

На носу парохода, не зная друг друга, стоят рядом Фаврикодоров и Викторов. «Юнона» плывет Босфором, мимо мраморных колонн Чараганского дворца, мимо роскошной лестницы Долма-Балчи, тополиных зарослей, береговых батарей на валу, часовых у орудий. При выходе в Черное море остался справа стопушечный турецкий деревянный фрегат.

И наконец — море!

Играют дельфины в пятнашки с бликами солнца на воде, беспечно синеет небесная лазурь.

На Фаврикодорове европейский костюм, матовые волосы аккуратно причесаны. Он думает сейчас о мертвых и живых, оставленных в Болгарии: о Ганчо Юрданове из Систово, о, вероятно, погибшем Пенчо, о Стояне Русове. И, конечно же, о тех, кто ждет его в Одессе…

А Викторов размышляет о том, как лучше в России продолжить дело Бекасова — слух о его аресте все же просочился в войска. С кем надо будет связаться, возвратись на родину. Анатолию посчастливилось свидеться с выздоравливающей Чернявской, с женщиной, о которой он всегда будет вспоминать с величайшим уважением.

Воздух становится прохладнее. Босфор, окаймленный горами в лаврах и миртах, задумчиво глядит вслед удаляющемуся пароходу.

Нагруженный халатами, фесками, турецким оружием, трофеями, нужными ему для будущей работы, приехал Верещагин в Париж, в свою долгожданную мастерскую в Мезон-Лаффите. Он наотрез отказался от «Золотой шпаги», милостиво пожалованной ему главнокомандующим — слишком нагляделся на фазанов-царедворцев, не хотел приобщаться к их лику.

Прошло менее года со времени охоты за монитором. Василий Васильевич мог честно сказать себе, что полностью испил горькую чашу войны, вправе теперь писать, выстрадав каждую картину.

В углу мастерской поставил Верещагин боевой значок, подаренный ему Скобелевым. К изрешеченному полотнищу пришпилил листок. На нем, рукой Михаила Дмитриевича, был составлен список тех двадцати двух сражений, в которых участвовал стяг. На круглом столе разложил Василий Васильевич трофейное оружие и «ключ от Адрианополя», которым научился ловко раскалывать миндальные орехи.

Все эти дни Верещагина не покидали тягостные мысли о судьбе его многочисленных этюдов. Доктор Стуковенко наврал, что передал драгоценный ящик коменданту Систово. Сам доктор заболел и сгинул неведомо куда. Ящик же словно в воду канул. Скобелев поручил Дукмасову и еще нескольким офицерам разыскать его, но все усилия ни к чему не привели. «Лучше бы меня еще раз тяжело ранили, — с горечью думал художник, — чем такая потеря. Теперь вся надежда на память. Больше ничего не остается. И, как говаривали римляне, — лаборемус! За дело!»

Он достал из полевой сумки письмо, написанное Стасову еще в Адрианополе: «Трудно передать Вам все ужасы, на которые мы тут насмотрелись. Но вот трагикомедия окончилась, публика аплодирует, актеры вызваны… скоро будут потушены лампы и люстры, и декорации, такие красивые и такие натуральные, выкажут свою подделку и картон».

…Да, все это так. А удел живописца — в картинах выплакать горе каждого раненого и убитого: Сережи, казака Алеши, Горталова, тех двухсот тысяч русских, что пали в Болгарии.

Болгарская весна, начавшись робко, с утренних заморозков, холодных зорь, все больше набирала силу: розово цвел миндаль, желтели цветы кизилового дерева, взламывал Дунай лед, нежно дышала Долина роз, и соловьи в ее садах пробовали голоса.

Высоко в горах еще лежал снег, но кое-где солнечные лучи слегка почернили верхушки скал.

На пороге избы все стояла Кремена, ждала и ждала Алешу, вглядываясь в дорогу на Плевну.

А весенний разлив, огибая могилы, редуты, траншеи, ширился неодолимо.

Ростов-на-Дону — Плевен.

Капитан.

Так болгары называли своих богачей, прислужников турок.

Турецкая городская администрация.

Мерзавцы (тур.).

Торговцы скотом — прасолы (тур.).

Отец (болг.).

Батальонов (тур.).

Солдат (тур.).

Всего доброго (болг.).

Издольщиков (тур.).

Пожалуйста, заходи в избу (болг.).

«Я буду ждать» (болг.).

«Сорвиголовы» — иррегулярные турецкие войска. Каждый отряд создавался из жителей одного села со своим вожаком и знаменосцем.

Смирно! (тур.).

Мятежник! (тур.).

Напиток «Кружись веселее» (тур.).

Оно сейчас хранится в Военно-историческом музее в Софии. Молодые офицеры — выпускники Софийского училища им. В. Левского приносят присягу верности республике перед этим развернутым знаменем в пятнах крови, изрешеченным пулями, с древком, стесанным осколком.

Эски-Загра (Стара-Загора) — подступы к Балканам.

Повстанцем (болг.).

Партизанам (болг.).

Турецких разбойников (болг.).

Хам (франц.).

Подпоручик.

Маршале (тур.).

Майор (тур.).

Так обозначались у турок редуты Кованлык и Исса-ага.

Против шести тысячи скобелевских солдат было выставлено восемнадцать тысяч турок.

Да благословит бог! (тур.).

С 1878 г. стало называться «Земля и воля».

Верещагин сжег картины «Забытый», «Окружили», «Вошли», но рамы с «крамольными» надписями все же оставил висеть на выставке.

«Ты меня любишь? Скажи — да!» (рум.).

Мелкая румынская монета.

Сладости! Сладости! (рум.).

Остроумец (франц.).

Стой! Кто идет?! (тур.).

Слу-шай! (тур.).

Мальчик (болг.).

3 фунта.

1400 окко.

Руки вверх! (тур).

Пирожков (местн.).

Отвратительное воспоминание! (франц.).

Верховный военный совет Турции.

Слушаюсь! (тур.).

Скоты! (тур.).

Судьба… (тур.).

Прекратить огонь! (тур.).

Дурную овцу (тур.).

Белый генерал (тур.).

Полковника (тур.).

Берегись! (тур.).

Пять копеек! (тур.).

Место расположения тайной полиции в Петербурге, возле Цепного моста.

Процесс длился с 18 октября 1877 г. по 23 января 1878 г.