Пол Джефферс - Боги и влюбленные

Выдержав уважительную паузу, Марк Либер произнес:

— Отец, если тебя так сильно огорчает Тиберий, почему ты пригласил его на недавние игры?

Прокул всплеснул руками.

— Последняя тщетная попытка уладить разногласия. Я знал Тиберия еще в те времена, когда мы оба были молоды, и тогда я им восхищался. Он был отличным солдатом, и я очень на него надеялся. Я думал, что прошлое поможет решить текущие противоречия.

— Он стал твоим врагом, отец?

— Я не могу молча сидеть и чувствовать себя спокойно. Человек, ведущий общественную жизнь, должен думать о потомках. О будущем следует говорить сейчас .

— Ты выступал в Сенате?

— У меня репутация хорошего оратора, Марк.

— И сколько сенаторов на твоей стороне?

Прокул сделал паузу, потом пожал плечами.

— Их можно сосчитать по пальцам одной руки.

Последовала долгая, тяжелая пауза; наконец, сенатор встал, подавил зевок, прикрыв рот рукой, и объявил, что настало время спать. Солдаты встали и обняли его.

— Чем вы завтра займетесь?

Марк Либер улыбнулся:

— Отправимся за город.

— Марк хвастался вашими лошадьми, — сказал Гай Абенадар.

Тут они заметили, что я сижу в углу, стараясь держать глаза открытыми, чтобы не уснуть.

— Ликиск! — поразился сенатор. — Ты должен был лечь в постель еще час назад!

Я вежливо ответил:

— Да, господин.

— Так иди! — рявкнул Прокул знакомым тоном, в котором звучали одновременно нагоняй и любовь.

Когда я уходил, Гай Абенадар сказал:

— Не опасно ли, что мальчик слышал наш разговор?

— Ни в коей мере, — твердо ответил сенатор.

Марк Либер согласился:

— Ликиск — член нашей семьи. Он заботится о моем отце так, словно это его отец.

— Он и тебя любит, Марк, — сказал сенатор.

— Я тоже его люблю, — ответил Марк Либер.

Эти слова еще долго не давали мне уснуть, и когда, наконец, я все же погрузился в сон, Морфей напевал мне их снова и снова.

С началом летнего периода судоходства Прокул отправлялся в Остию инспектировать свое морское предприятие. До Остии было всего шестнадцать миль, однако из-за почтенного возраста Прокул с трудом переносил путешествие и снимал напряжение, оставаясь в городе на целую неделю. Хотя южный порт Поццуоли был гораздо важнее, Прокул держал свои конторы в Остии, предоставляя долгие поездки в Поццуоли своему партнеру Примигению. Там Примигений следил за огромными транспортными судами и кораблями, перевозившими зерно и руду. В Остию направлялись более легкие грузы, которые можно было перевозить на баржах по Тибру.

Избегая роскошных паланкинов, так обожаемых многими сенаторами, Прокул отправился в Остию на большой белой лошади. Марк Либер оседлал любимого черного жеребца. У Абенадара была гнедая кобыла, а у меня — пятнистый жеребенок. Позади нас шла шестерка полевых рабов, отвечавших за багаж.

Не успели мы отъехать от города, как нашему взору предстало жестокое зрелище — распятие. На придорожном столбе висел труп прекрасного молодого человека. (Прекрасного при жизни, разумеется. Его красота было заметна даже сейчас, несмотря на предшествующую казни порку). Над трупом помещалась грубо сделанная надпись: «Куриаций украл у хозяина».

Марк Либер мрачно сказал:

— Интересно, что он украл?

Гай Абенадар пожал плечами:

— Не все ли равно? Закон есть закон.

— Этот закон, — ответил Марк Либер, пришпоривая коня, — ужасно воняет.

Скоро мы добрались до Остии. Я бывал здесь довольно часто, но все равно приходил в восторг от путешествия и чуял запах моря задолго до того, как мы переваливали через последний холм и спускались к болотистой равнине вокруг гавани. Мачты и паруса кораблей были похожи на качающийся лес, поднимавшийся из сверкающей поверхности моря, в которое впадал Тибр. С холмов открывалось потрясающее зрелище! Воздух был чистым, резким, соленым, но по мере спуска становился все менее привлекательным из-за нечистот и мусора, плывших сюда из Рима. Во время нашего предыдущего визита ходила шутка, что горожане Остии могут узнать происходящее в Риме, подсчитав трупы, плывущие мимо них по реке.

Оказавшись в городе, мы были захвачены суетой морской торговли. Вокруг площади высились богатые здания римских коммерческих предприятий. С трех сторон площадь окружало поразительное множество лавок купцов, корабельных контор и агентств, связанных с римским источником жизненной силы: здесь были конопатчики, канатчики, изготовители парусины, торговцы зерном и специями, импортеры тканей, продавцы шкур, горнодобывающие компании, и среди них — торговец Прокул.

Мы направились прямиком в контору, где нас с восторгом встретил Клодий Примигений. Это был настоящий мореплаватель — высокий, гордый, словно мачта на корабле Прокула, обладатель железных мышц и загорелой, просоленной кожи; его лицо загрубело после бесконечных морских путешествий, плечи были мощными, словно у быка, а грудь круглой, как бочка. Его голос можно было расслышать даже в самую сильную из бурь Нептуна.

— Друзья! Дорогие мои друзья! Добро пожаловать в Остию!

От его крепких объятий перехватывало дух — моя грудная клетка едва не расплющилась. Приветствия Марку Либеру были такими энергичными, что выглядели чуть ли не нападением. Примигений обнял даже Абенадара.

В конторе я нашел еще одного нашего друга, Помпония Сабина, капитана Меркурия , самого красивого корабля Прокула. С Сабином нас объединяло то, что мы оба были рабами, хотя сейчас он стал свободным. Гигант-финикиец Сабин когда-то служил гребцом, но выкупил свою свободу, имея возможность откладывать деньги во время работы на триреме Аврелия Помпония. Освободившись, Сабин выучился у Примигения морской торговле и поднялся до звания капитана на славном корабле Меркурий .

Пока Прокул, Марк Либер и Примигений изучали счета компании, Сабин настоял на том, чтобы показать Гаю Абенадару свое замечательное судно.

— Иди и ты с нами, Ликиск, — засмеялся Сабин, большой мозолистой рукой взъерошив мои волосы. — Я знаю, у тебя сердце путешественника!

Пока мы шли, Абенадар признался, что когда-то хотел вступить в морской флот.

— Но я испугался, что все время буду страдать от морской болезни!

Когда Прокул и Примигений закончили обсуждать дела, мы отправились из города на окружающие холмы, к дому, где жил Примигений со своей женой и детьми. Все они были младше меня — приветливые и общительные, как их отец. Все шестеро (три девочки и три мальчика) немедленно потребовали, чтобы трибун и центурион рассказали о войне во Фракии, но Примигений отослал их прочь. Мужчины сели отдохнуть в галерее с видом на гавань, а я проследил, чтобы наши вещи занесли в комнаты. Ужинал я на кухне, вместе с рабами Примигения — все они были моими старыми друзьями еще с предыдущих визитов, — а потом помогал подавать еду. Поздним вечером мы отправились в постель, устав после суетного дня. Однако Гай Абенадар оказался не настолько уставшим, чтобы не разделить постель с Ликиском.