Георгий Лосьев - Сибирская Вандея

Юлия Михайловна уронила голову на стол и разрыдалась.

Доктор опешил.

– Что с вами?

– Отпустите меня, Андрей Иванович! – взмолилась Юлия. – Ради всего святого – отпустите! Избавьте от этого кошмара, от неизвестности…

– То есть – как?

– Я бы уехала куда-нибудь в деревню. Учить ребятишек.

– А ведь это – идея!.. Но ничего не получится, Юлия Михайловна. Нет, не получится. Да вы не волнуйтесь, не переживайте… Ничего особенного от вас не потребуется, просто вам пора поступить на работу. Понимаете? Вообще – надо же работать, а то могут создаться неприятности и для вашего папаши. Кто не трудится – да не ест! Слышали? Нынче эта библейская истина возведена в главную мораль времени. Так что вытрите слезки… Сейчас я вам валерьянки накапаю, выпейте… вот так… А теперь слушайте: вы поступаете на телеграф. Вы же телеграфистка. Значит, снова садитесь за аппарат – и все идет по-прежнему, как до девятьсот восемнадцатого года… Ну, вот, видите, стоило ли плакать?… Завтра же отправляйтесь на телеграф. К начальнику конторы. Он вас примет и все устроит… Снова будете себе стучать ключиком.

Отец Михаил Макарович был доволен переменой в жизни дочери, бывшей белогвардейской дамочки.

И мать была довольна: поступив на службу, стала Юлочка регулярно носить домой богатые пайки… Но не такие, какие обычно получали барышни-телеграфистки, куда там!.. И в два «красноармейских» не уложить все, что выдавалось Филатовой в особом складе Губпродкома. Юлочкина мама только руками всплеснула, получив от дочки первую пайковую получку.

Но Юлочка предупредила, что это – по знакомству, и папе, и Петьке, брату-комсомольцу, сообщать об этом не следует, еще подумают невесть что!

– Знаешь, мама, какой папка мнительный… А ничего тут такого нет. Просто сам комиссар Упродкома мной интересуется. Такой смешной, придет в аппаратную и стоит, глазеет на меня, но боже упаси что-нибудь позволить!

Начальник продкома нередко просил Юлию Михайловну задержаться после смены, отстукать важную депешу, и Юлия выстукивала шифровки.

Цифры, цифры, цифры… Они летели по проводам в Томск, Омск, в Красноярск, в Семипалатинск, в Кокчетав.

Так и шло. Но вдруг в аппаратной появился «тифозный» доктор Андрей Иванович:

– Завтра… В десять часов вечера вы должны явиться на Кабинетскую улицу в дом номер пятнадцать…

Длиннейшая Кабинетская улица, которую не успели еще переименовать в Советскую, тянулась через весь город параллельно проспекту, уже ставшему Красным. Надвигалась ночь… С сумерками прилетел в город ветер, для начала прошелся по улицам легкой поземкой, но, немного погодя, громыхнул где-то оторванной ставней, загудел в водостоках и вдруг обрушил на черные, неосвещенные дома снеговую лавину позднего бурана-отзимка.

Днем Кабинетская – улица живая, даже многолюдная. Здесь расположен двухэтажный почтамт, и новониколаевцы, один за другим, несут сюда заклеенные вареной картошкой самодельные конверты. Поэтому днем на Кабинетской, второй по значению улице городка, оживленно. Но вот вползает в окна ранняя синева зимнего вечера, гаснут огни в стеклах почтамта, и Кабинетская начинает пустеть. А когда с Андреевской пожарной каланчи по городу ударят десять медных звонов и вступит в права комендантский час, Кабинетская, на все свои пять верст длины, – черная зловещая пустыня…

До явки, указанной доктором, Юлии Михайловне оставалось пройти еще не меньше версты, а десять звонов уже проплыли над городом. Буран становился все злее. Ветер сыпал колючую труху за воротник жакетки, жег лицо и заставлял часто останавливаться, прижиматься к палисадникам.

Юлия Михайловна очень торопилась и очень трусила. Андрей Иванович сказал: «…обязательно – в 10 вечера. Ни раньше, ни позже». Почему именно в 10? Но задавать вопросы Андрею Ивановичу не полагается. Сказано – в десять, значит, тому и быть.

Поминутно оглядываясь, Юлия Михайловна добралась до почтамта. Наконец-то!.. Над подъездом – обычная крохотная звездочка электричества, по тротуару ходит солдат-часовой: вперед-назад, вперед-назад… Остроконечный шлем, длинный тулуп, под мышкой – винтовка. Часовой заметил ее. Кричит:

– Эй!.. Обходи стороной!..

Перебежала улицу и, скрытая от солдатских глаз вьюгой, прижалась к какому-то домику на перекрестке. Солдат больше не видит Юлию Михайловну, солдат, наверное, думает, что она уже ушла. А Юлия Михайловна видит его и… ой, как ей страшно! Впереди темь, пустота, а нужно идти, идти.

Хоть бы патруль прошел!

Озябшие пальцы в шелковом карманчике муфты нащупывают свернутую бумажку – пропуск. Надежный, всамделишный пропуск, любезно выданный ей адъютантом начальника гарнизона Федей. В пропуске сказано: Филатовой Юлии Михайловне, телеграфистке, разрешается хождение по городу до двенадцати часов ночи.

Несмотря на терзающий душу страх, Юлия Михайловна улыбается. Какой вы смешной, «товарищ Федя»!.. Ну можно ли в это ужасное время подносить альбомчики, писать стишки, говорить о любви?

Юлия Михайловна почувствовала, что начинают мерзнуть ноги.

Сколько же можно стоять и раздумывать?… Нечего надеяться на патрульных. Надо отрываться от часового, надо идти в кромешный мрак. Сейчас, сейчас она перейдет вот этот длинный бугор наметенного снега, мышкой проскочит к следующему углу через улицу Гондатти…

Жил такой генерал-губернатор Сибири… генералы, полковники, рыцарски благородные безусые прапорщики… Как все далеко это теперь!.. Шипящие фонари на улицах, тройки с бубенцами, гимназические балы, кондитерские, наполненные всякой всячиной… Знакомства, многозначительные взгляды, поцелуи украдкой… цветы… Неужели – кончено?! Неужели пулеметы и тиф навсегда вычеркнули из жизни красоту, поэзию, вежливость?! Мрак, мрак!.. И эти свирепые люди-звери!.. «Прыгунчики». От одной мысли о них безумный страх совсем леденит сердце…

«Прыгунчики» появляются внезапно: вынырнув из переулка, словно привидения, с дьявольским хохотом рвут из ушей серьги, ножами отсекают пальцы, перехваченные кольцами, повалив овою жертву в снег, раздевают, а потом с хохотом и улюлюканьем мчатся во тьму на своих пружинных ногах-ходулях быстрее велосипеда… Ужас!.. Но еще хуже – «кошевочники». Это уже сама смерть разъезжает по ночным улицам, и ни патрули, ни Чека не могут с ней справиться… В буранной мгле пронесется черная упряжка, в воздухе свистнет аркан, тугая петля захлестнет горло, порвет шейные позвонки, а за городом, для верности, в бездыханное уже тело выстрелят.

Сколько таких случаев было!.. Боже, спаси, береги Юлочку! И зачем я, дуреха, вместо папиного старенького полушубка выпялилась в этот идиотский каракуль?!. Приманка бандитам!..

Страх выжал из глаз ледышки слез. Ну!.. Эх, будь что будет!..