Михаил Ишков - Навуходоносор

Он повел эмуку вверх по направлению оврага, строго следил за соблюдением линии, и как только лучники добрались до неровного гребня, с которого открылся вид на поле сражения, где в нерешительности стояли между собой две стены воинов, приказал открыть огонь по египтянами. В том же темпе.

Сколько времени они палили, Рахим не запомнил. Вражеская стрела угодила ему в плечо. Его оттащили в тыл, положили на задах, здесь лекарь вырвал стрелу, попытался остановить кровотечение. Последнее, что запечатлелось в памяти — подъехавший к нему царь. Навуходоносор глянул с коня и в компании с Нериглиссаром ускакал прочь.

До вечера обе армии обстреливали друг друга из луков. Как только солнце склонилось к пустынным холмам, египтяне отошли на прежние позиции. Ночью из их лагеря доносились наглые возгласы — что, черноголовые, скушали нашего пирога? Завтра готовьтесь, мы приладим ваши головы на пики. В лагере вавилонян отмалчивались

Навуходоносор никому в ту ночь покоя не дал. Всех годных к строю обозников, танцоров, слуг, евнухов, поваров, подавальщиков еды, подавальщиков напитков, фрукторезов, рабов-номенклаторов, [95] Рабы, в обязанности которых входило запоминать и докладывать господину то, что тому хотелось запомнить. брадобреев, педикюристов, поставил в строй, распределил по кисирам. Рабам за участие в сражении была обещана свобода, наемным — награда. С первым лучами солнца халдейская армия была готова дать отпор противнику, если тот решит наступать. Скоро однако выяснилось, что лагерь врага пуст, армия снялась еще ночью, оставив заградотряды, которые должны были жечь костры и создавать шум.

Вавилонский царь взошел на возвышенность заваленную трупами людей, лошадей, боевых псов. Зрелище было жуткое — вокруг оторванные конечности, отрезанные головы. Все это уже к исходу следующего дня начнет гнить, пахнуть, через год здесь будут лежать горы костей, которые тоже вскоре растащат дикие звери и птицы. С чем он, сын Набополасара, взошел на эту гору? Знал, что грустить времени нет — время не остановишь, и все равно мысль о том, что все это впустую, что не того требует от него великий Мардук, нагоняла печаль. Что же может выстоять под ливнем минут, градом часов и дней, обстрелом месяцев и годов? Уж никак не воинская слава! Разве что невиданная до сих пор красота и соразмерность исполинского сооружения? Благодать земли, досыта получающей плодотворную влагу? Изобилие плодов в садах и зерна в колосьях? А может, слово? Или как выразился плешивый Иеремия — завет?

Бог его знает…

Одно было ясно — он отогнал неуместные видения — далее в Египет ему хода нет. Нехао не терял времени даром, а он, сосунок, слишком долго терпел обольстительные речи вавилонских лизоблюдов, слишком снисходительно относился к льстивым речам этих иудейских и сирийских изменников. Кто с ним остался? Отряды моавитян и эдомитян? Вот на них и следует положиться.

Рана, полученная Рахимом-Подставь спину под Пелусием, оказалась серьезней, чем можно было предположить. До Риблы, куда несолоно хлебавши возвращался Навуходоносор, его терзал жар. Если бы не заботы Иддину, вряд ли бы он добрался до Вавилона. Зять вез его на своей повозке, приставил лекаря-травника, тот менял повязки, поил какой-то гадостью, заставлял есть заплесневелый хлеб.

И помогло! Жар спал, опухоль на плече обмякла, краснота поблекла. Как-то к повозке подъехал Нериглиссар, спросил.

— Как чувствуешь себя, Рахим?

— Малость оклемался, начальник.

— Эмуку сможешь вести?

— Сам, начальник, еле ноги передвигаю.

— Жаль… Я говорил насчет тебя, — он неопределенно махнул сложенной плеткой куда-то в сторону, затем поморщился. — Ничего не ответил. Выздоровеешь, возьму тебя в свои телохранители. Видно не ходить тебе в полководцах, Рахим?

— Каждому свое. Благодарю за милость. А насчет полководцев?.. Какой из меня полководец!..

В Вавилоне, в руках трепетной, радостной Нупты, он скоро совсем поправился. Когда почувствовал себя в силе, долго советовался с Мусри может, хватит ему таскать меч и копье? Может, самая пора осесть наконец в городе. Деньжонок привез не так уж много, но заняться каким-нибудь ремеслом, торговлей, прикупить, наконец, земли хватит. Достанет и на то, чтобы подыскать себе замену для войска. Сыну какого-нибудь нищего крестьянина много не надо: лук и пучок стрел, ну, панцирь, поножи подешевле… Можно взять заем у Иддину, он не откажет.

Одноухий и оттого несколько нелепо выглядевший египтянин горячо поддержал его.

— Конечно, хозяин. Счастье на войне изменчиво. Или, может, желаешь Базию отловить?

Вот черт мосластый, будто в воду смотрит. После того случая Рахим-Подставь спину окончательно определил для себя — пока Базия ходит по светлому миру, не будет покоя ни ему, ни его семье. Тот с детства страдал завистью — стоило показать ему вещицу, которой у него не было, он не мытьем так катаньем добывал ее у хозяина. Залезть в чужой карман для него было раз плюнуть. Все хотел выбиться «в люди», и «как ни крути, Рахим, другого способа, кроме как объегорить кого, нету!» Он только однажды позволил себе поделиться с младшим братом этой мудростью, затем замолк, но эти слова накрепко запомнились Рахиму.

Была и еще одна причина для тревоги — общий настрой граждан в Вавилоне. Все затаились!.. Словно не было освобождения от Ашшура, сражения под Каркемишем, славных и обильных добычей походов в Сирию и Палестину, и хотя о сражении под Пелусием было объявлено как о небывалой до сих пор победе, жители священного города не очень-то доверяли вестям, исходящим из дворца. Те, кто по умнее полагали, что, в общем-то, ничего страшного не произошло. Ну, разошлись вничью, ну, не довелось в этом году покорить Египет, так на кой ляд он нужен? Как его удержать в руках? Даль-то какая… Ассирийцы не смогли там продержаться, а эти звери не нам чета. И разорительное это предприятие из Вавилона управлять страной Великой реки. Опасались другого — не дай Мардук, если царь сейчас дрогнет, начнет кулаками, как мальчишка, размахивать, грозить.

Ну, вздули тебя и ладно, а то, говорят, какие-то реформы во дворце задумали. Богов собираются новыми именами назвать. Это уже чистое безумие. Все, мол, они разные представления одного Мардука. В том, что Мардук велик, что создал мир — с этим никто не спорит, но не в одиночку же он его слепил. Как управлять такой махиной, как огромный пресветлый мир? Разве у одного небожителя рук на все про все хватит? Мы не прочь славить Мардука, но как же быть с предками-покровителями, которые у каждого вавилонянина во дворе похоронены. Что ж, теперь им и каши нельзя оставить? И головку лука или дольку чеснока положить? Кто же тогда будет охранять дом, кто позаботится о хозяине, о домочадцах? Мардук? Оно, конечно, Мардук всесилен, но не до такой же степени, чтобы за каждым черноголовым приглядывать.