Михаил Ишков - Вольф Мессинг

Методы, которыми пользовался Пилсудский, мало чем отличались от тех, с помощью которых Ленин и Сталин основывали республику рабочих и крестьян, а вот результат оказался прямо противоположным. «Сть» социальной справедливости в интерпретации советских вождей рассыпалась в прах, а вот «изм» патриотизма (скорее, несуразного национализма), которым руководствовался пан Юзеф, живет, здравствует и до сих пор сладострастно досаждает Европе гонором и поучениями, а ближайшим соседям неистовым желанием свести счеты за все прошлые, настоящие и будущие обиды.

Действительно, о какой справедливости можно говорить с револьвером в руках? Не лучше ли обратиться к согласию, на основе которого можно добиться понимания даже с поляками, если вести себя достойно.

Вернемся, однако, к пану маршалу. [36]По дороге Мессинг усиленно пытался догадаться, с какой стати его вырвали из конюшни и везут к первому в Польше человеку. Я перебрал в уме всякие возможности, вплоть до участия в доставке оружия на германской стороне, но ответа не нашел. Что касается оружия, меня в таком случае отправили бы прямо в дефензиву, [37]а никак не в Сулеювки, где располагалось имение первого в Польше человека.

Я оставался в неведении, даже когда меня ввели в роскошную гостиную. Здесь было собрано высшее, «придворное», общество. Военные были блестящи, дамы роскошны. Хозяин вырядился в подчеркнуто простой полувоенный костюм без орденов и знаков отличия.

Встреча была обставлена как психологический опыт на запоминание цифр, их деление и умножение, на котором я набил руку в Германии.

Перемножив несколько шестизначных чисел и поделив их, я получил в ответе «тринадцать», что вызвало неожиданно бурные и неоправданно долгие аплодисменты.

Затем меня проводили в кабинет, где маршал предложил мне сесть и расспросил о моем прежнем и нынешнем времяпровождении. Насчет службы в армии он отозвался в том смысле, что быть «жолнежем великой Польши — великая честь для всякого, рожденного на нашей земле», и многозначительно глянул на меня. Я горячо поддержал его в этой убежденности, тем самым открывая возможность для дальнейшего разговора.

С заоблачной высоты клянусь, что прочитать его мысли мне не удавалось — пан Юзеф был крепкий в отношении своих мыслей человек. Это был старый волк, вставший на путь революционной борьбы еще в позапрошлом веке. Вместе со своим старшим братом Брониславом и Александром Ульяновым он участвовал в покушении на Александра III. Ульянов был казнен, Бронислав пошел на каторгу, а пан Юзеф, «по малолетству» проходивший на процессе как свидетель, отправился в ссылку. Набравшись опыта в террористических «боевках», он, как рыба в воде, чувствовал себя в океане политических интриг. Влюбившись в детстве в цифру «тринадцать», Пилсудский был верен ей до гроба. Он был убежден, судьбы людей решаются на небесах и, следовательно, их можно прочесть. Надо только обратиться к опытному астрологу или провидцу. Из всех вождей, с которыми мне довелось встречаться, а их, поверьте, было немало, Пилсудский отличался редкой, я бы сказал, гневливой, бескомпромиссностью в отношении врагов. Даже Виссарионычу было далеко до него. Виссарионыч редко давал волю чувствам и уничтожал противников в силу «исторической необходимости», или «в назидании другим». Пан Юзеф почти всегда действовал под влияние чувств, а более высокого чувства — или горизонта, — чем стремление увидеть Польшу «от можа до можа» он не знал. Суровая реальность — с одной стороны возрождавшаяся Германия, с другой — набиравший силу Советский Союз, — сводили желание к мечте, но кто сказал, что мечта — это блажь? В любом случае, вследствие нехватки реальных возможностей, Пилсудский был более других склонен выслушивать мнение специалистов, разбирающихся в пространстве невозможного.

Даже в балаганном варианте, которого придерживался Гитлер!

Поверьте, попытка разобраться в том, что обычные люди называют чертовщиной, это, скорее, один из способов как можно более точно учесть возможности непознанного, схватить то, что под маской «вероятного» обычно ускользает от объятий анализа. Мало кому известно, что не только Гитлер или Пилсудский прибегал к советам «ясновидящих», но и Уинстон Черчилль занялся политической деятельностью только после совета с известным ясновидящим графом Гаммонэ. Не чуждался мистики и Виссарионыч, [38]ученик небезызвестного Георгия Гурджиева, [39]однако выверт его мышления заключался в том, что и в запредельном Виссарионыч, прежде всего, искал подвох, направленный лично против него, Иосифа Джугашвили. Он не доверял никому и ничему, порой даже техническим изобретениям, подозревая, что конечной целью изобретателя является убийство вождя. Удивительно, но такого рода «изм» или «скок» помог ему справиться с кучей всяких других «измов», однако лишил простоты и трезвости ума, особенно необходимых в старости.

Скоро наш разговор заметно потеплел, и маршал поведал мне неприятную историю, в которой оказалась замешана его дочь.

— Или всем нам только кажется, что это неприятная история, — многозначительно добавил пан Юзеф, намекая, на чем именно мне следовало сосредоточить внимание.

— Если вы, — продолжил он, — изволили обратить внимание на развязного молодого человека штатской наружности, который так и лип к моей Малгожате, возможно, вы поможете мне составить мнение об этом субъекте. Предположительно, он прибыл из Северо-Американских штатов. Рекомендации самые наилучшие, от известных и уважаемых людей. Впрочем, и слухи о нем самые добрые — он богат, у него собственная паровозостроительная компания, его дядя сенатор не будем говорить от какого штата. На родину вернулся по зову сердца, а также для выяснения некоторых вопросов, касающихся наследства. И тут на беду, не знаю чью — его или мою — он встретил мою дочь.

Пан Юзеф пристукнул кулаком по столу.

— Короче, он сделал предложение Малгожате. Девчонка от него без ума. По-английски шпарит, не остановишь. Злотые водятся. Вести себя умеет, но, пан Мессинг, вы должны понять чувства отца — два месяца назад никто слыхом не слыхивал об этом хлопце. Меня не покидают сомнения.

— Что показала проверка? — спросил я.

Маршал пригладил усы.

— Так, так, хороший вопрос, пан Мессинг. Никаких компрометирующих данных. На все запросы ответы положительные. Однако сердце подсказывает…

Он не договорил — встал из-за стола, подошел к окну.

— Сердцу надо верить, пан маршал, — подтвердил я.

Пан Юзеф с размаху шлепнул кулаком о ладонь.

— То и я считаю, но как быть, если он появился в нашем доме точно тринадцатого июля!

— Вы верите цифрам? — удивился я.

— Более чем. Июль — седьмой месяц, а тринадцать меня никогда не подводило. Что будем делать, пан профессор?