Иван Басаргин - Дикие пчелы

К изгороди подъехал всадник. Буран с лаем бросился на него. Но тот спокойно остановил коня под липой, схватился руками за сук и легко взобрался на дерево. Конь отошел в сторону, чтобы пощипать сочную траву. Пес остервенело прыгал под деревом, пытался достать человека. Макар еще не видел, чтобы его пес так злобился. Лай и рычание вспугнули тишину вечера.

– Хозяин, убери пса!

Макару показался голос знакомым. Но не мог вспомнить, где его слышал. Подбежал к псу и оттащил от липы. Затем увел в омшаник и закрыл дверь, привалив ее бревном.

– Плохо же вы встречаете гостей, Макар Сидорович Булавин.

И тут Макар вспомнил, где и когда слышал этот голос. Несомненно, это был один из тех бандитов, которые убивали за перевалом корневщиков. В него он стрелял, но промазал.

– Не догадываешься, зачем я к тебе пожаловал?

– Зачем гадать – сами скажете, – ровным голосом ответил Макар, но внутри как-то стало пусто, кольнуло сердце.

– Веди в дом, там поговорим… За псом я приехал, – хрипло сказал незваный гость. – Это мой пес. Как-то сорвался с цепи и убежал в тайгу, а ты подобрал – и молчок. Так таежники не делают.

– Неправда, об этом псе я всем говорил, но не нашелся хозяин.

– Спасибо скажи Хомину, это он навел на след. Десятку сорвал за сказ.

– Хомину? – встрепенулся Макар.

– Ему. Описал пса, назвал его дьяволом. И верно, не пес, а дьяволина. Вишь, как на меня бросился, не забыл обиды. Плетью я его учил быть смиренным.

– Плетью? Гм… Плетью. То-то он и встретил вас так. Да разве можно такого пса учить плетью. Я его нашел в тайге издыхающим, отходил. Живем вот душа в душу. Я готов признать, что пес ваш, но я не отдам его на изгал. Мы теперь с ним до конца. Как вас звать-величать?

– Безродный Степан Егорович.

– Так вот, Степан Егорович, сам видишь, что пес не пойдет за тобой, а неволить я его не буду.

– Суть не в псе. Я заехал по более важному делу, спросить, как это ты, таежник, посмел доносить на людей. Такое в тайге не водится. Потом стрелял в русских, в меня стрелял. Ты ведь не знаешь, что те напали на нас. Мы еле отбились.

– А про чо доносить-то? Ни в кого я сроду не стрелял из людей, а уж коли бы стрелял, то промашки не дал, – притворился незнающим Макар.

– И все же ты промазал. Аль забыл прошлогоднюю осень?

– Так вот оно что! Тогда я не знал, кто бандиты, теперь точно знаю, точно теперича донесу куда следует. Каторги тебе не миновать. Очень жалею, что промазал.

– Жалеть поздно. А каторгу я миную, Макар Сидорыч. Очень даже просто миную. Хотя твой донос мне обошелся дороговато. Ладно, думаю, что больше не посмеешь. А если что, то я с тобой буду говорить вот через это, – Безродный выхватил револьвер из-за пазухи.

– С этим ничего не получится. Убери пукалку, я пужаный.

…Буран метался по омшанику, прыгал на дверь, но открыть не мог. Увидел щелочку у пола, куда пробивался лучик света. Пол был земляной, и пес начал подрывать нору. Долго работал мощными лапами, пока не вырвался на волю. Бросился к избушке…

– Я ить все же мужик русских кровей. За меня будет кому постоять. Не мышонком же ты проехал по тропе, кто-то видел тебя. Ниточку размотают.

– Однако ты дай слово, что больше не будешь доносить на честных людей.

– «Честных»… – в раздумье повторил Макар. – Вона, поди Степан Бережнов тоже считает себя честным. Хоша он людей не убивает. Ты себя в честные возводишь. Не много чести в тебе, Безродный. Донесу, обязательно донесу.

– Кому? Те, кому ты донесешь, мною куплены. Куплены все, даже ваш Рачкин. Господи, да они в сто раз хуже Хомина. Тому хватит за донос трех сребреников, а этим подай сотню, другую. Ты знаешь, Макар Сидорыч, мне Бережнов обещал за твою голову две тысячи золотишком. Боится он тебя, а у самого рука не поднимается. Знаешь, как бывает, вот ноль убить свою собаку, просишь соседа, так и Бережнов. А за голову Шишканова всего двести рублей. Тоже не хочет марать руки, нанимает. Так-то, дружище, – вздохнул Безродный.

– Врешь! Бережнов не такой дурак, чтобы кого-то просить. У него под рукой не хуже тебя есть бандиты, допустим Тарабанов. А потом чего тебе бояться? Раз все куплены – нечего и бояться. Но ты боишься, что могут найтись честные люди, тогда быть тебе на каторге.

– Дурак ты, Макар, – криво усмехнулся Безродный, – все справедливость ищешь в этом мире, всех хочешь обогреть, а люди-то тебе в душу плюют, колдуном называют, то да се. Сказ о том, что ты душу дьяволу продал, – чепуха, но для простолюдина зацепка. Всякий может колдовством убить. Над тобой смеются, тебя хают. Аль забыл пословицу, что не вспоив, не вскормив – врага не наживешь. А ты нажил порядком. А пса называют Черным Дьяволом. Это у него новая кличка в народе. Еще что тебе сказать? Мало, то добавлю…

– Хватит, – посуровел Макар Булавин. Видно было, что Безродный не врал. То, что предал Хомин, больно ударило. А почему такое же не могут сделать другие? Ведь Макар кому только не помогал. О наговорах уже был наслышан. Но и сейчас лицо его не дрогнуло, будто Безродный говорил пустяки, лишь тихо ответил: – Ну и пусть, языки без костей, мало чего намелют.

– Я ведь забежал сюда не для праздного разговора, а за пса получить сполна, тебя упредить. Если услышу разговоры, что я убиваю корневщиков, то быть тебе убитым. Будешь молчать, то гони деньгу и я поехал. Пусть живет Черный Дьявол у тебя.

– Покупаешь?

– Только так, а здесь все покупается, даже души. Ведь ты их тоже скупаешь, – ехидно усмехнулся Безродный. – Купи уж и мою.

– Нет, твоя будет похуже хоминской, тот тоже предлагал. Отказал. Но Макара не купишь! Не продается! – загремел Макар.

Безродный поднял револьвер.

Но в эту секунду распахнулась дверь, и на пороге застыл пес. Шерсть дыбом, в глазах метались волчьи огоньки. Поистине Черный Дьявол. Безродный откачнулся назад и невольно опустил револьвер.

– Ну что же ты струсил? Стреляй! Хвастал, комару в ухо попадешь, а тут трусишь. Люди от меня отвернулись, оговорили, но вот он не предал. Знать, есть еще кому за меня постоять. Есть! Стреляй, зверина!

Безродный вяло улыбнулся, губы стали серыми. Но спокойно ответил:

– Если бы я мог взять вас обоих на одну пулю, то выстрелил бы не задумываясь. А так – погожу. Время терпит. Плати за пса, и я ушел.

– Буран, лежать! А может быть, не стоит тебе платить? Пора тебе на погост. Прикажу Бурану, и он тебя в клочья разорвет. А револьвер-то подай мне. Да не дулом, а рукоятью! Мало ли что.

Безродный похолодел. Неужели Цыган прав, наворожив смерть от этого пса? Неужели настал час расплаты? Не торопился отдать револьвер. Следил за каждым движением пса. Думал: «Сейчас выстрелю в пса, а потом в хозяина. А если снова промажу? Руки-то почти не держат наган. Что же со мной творится: в людей бью без промаха, а этого пса мажу?»