Абиш Кекилбаев - Плеяды – созвездие надежды

Видно, лицо у него было такое, что заставило их насторожиться.

— Хан прислал за мной, — произнес Тевкелев, еле сдерживая дрожь в голосе.

— Что опять понадобилось этому псу? Вчера нас ограбил, сегодня...

— Не ходите! Не к добру это! Не может этот злодей звать вас с добрыми намерениями!

— Мы вас не пустим! Защитим! Что бы ни случилось, будем с вами! Встретим беду вместе!

На глазах Тевкелева блеснули слезы: никогда в жизни он не слышал более дорогих слов.

— Нет, я пойду, обязан пойти. Зачем ему убивать меня средь бела дня? — голос его окреп, звучал уверенно, хотя сам он не очень-то верил тому, что говорил. — Ослушаться в данной ситуации — значит обидеть или обрадовать...

Башкиры вышли вслед за послом и неотрывно глядели, как он удалялся.

На этот раз Байбек провел Тевкелева мимо огромной ханской юрты, остановился около круглобокой юрты старшей жены Абулхаира.

— Добро пожаловать, господин посол! Проходите на торь, прошу вас! — Абулхаир поднялся, подал Тевкелеву руку, сам сел только после Тевкелева. Абулхаир и его жена приветливо улыбались. — Как спали?

— Неплохо. Слава богу, сплю хорошо.

— А я сегодня поднялся весь разбитый... Наверно, постель была неудобная, — улыбнулся хан загадочно. — Прошу вас, угощайтесь! Я люблю чай, приправленный гвоздикой, корицей и талшином. Если не понравится — не стесняйтесь, скажите, вам нальют из другого чайника. Но сначала отведайте из моего.

— С удовольствием попробую, спасибо. Я не прочь узнать то, что мне неизвестно...

— Прекрасно сказано! Русские, я слышал, тоже любят чай.

— Что верно, то верно. Мы любим побаловаться чайком.

— Но ведь у вас не жарко, жажда вас мучить не может.

— А мы пьем чай, чтобы согреться! — Тевкелев поднес пиалу ко рту, сделал маленький, осторожный глоток. Чай имел своеобразный, но очень приятный вкус: кисловатый, острый, он ласкал небо.

Как ни были напряжены нервы Тевкелева, он не мог не заметить, что что-то томит хана, что тот хочет что-то сказать, но не решается.

— Как у вас с едой? Еще не кончились припасы? — осведомился Абулхаир заботливо.

— Благодарствую. Пока есть все необходимое.

— Недели через две пошлю людей в Хиву. Надо пополнить запасы, хлеба свежего у вас, наверное, уже нет.

— Есть, не утруждайте себя беспокойством.

Абулхаир сидел, скрестив ноги, и с видимым удовольствием потягивал чай.

— Господин посол, может, вам неудобно сидеть? — протянул он Тевкелеву мягкую подушку.

— Благодарствую.

— Вы обиделись на меня за вчерашнее? — спросил Абулхаир с несвойственной ему застенчивостью.

— Почему вы так решили? — губы Тевкелева тронула легкая улыбка.

— Потому скорее всего, что раньше сколько я ни просил вас... о том же, вы не слушались, отправляли моих слуг и джигитов ни с чем...

— Я всегда был прижимист. Так, по крайней мере, утверждает моя жена, — шутливо ответил Тевкелев.

— Ох-хо-хо, жена, видно, что-то заметила за вами... — засмеялся Абулхаир. — Мы тоже кое-что заметили... — Он лукаво посмотрел на Тевкелева. — Я решил, забыв о стыде, взять ваши вещи себе, вернее, для наших с вами целей. Так оно, уверяю вас, будет лучше и удобнее: зачем каждый раз, когда понадобится кого-нибудь одарять, посылать к вам человека? К тому же я лучше знаю, кому следует, а кому не следует сунуть тряпку, — в голосе хана прозвучала ирония, — пришлось вот поступить таким странным способом... Мы с вами тащим общую ношу. Какая разница, кто преподнесет им подарок? В степи всем известно, что моя байбише не присвоит себе материю, не будет шить из нее наряды, — шуткой закончил этот разговор Абулхаир.

Тевкелев от души рассмеялся.

Подали чаши с мясом.

— Господии Тевкелев, я заметил, что вы не очень-то жалуете жирное мясо, — обратился хан к гостю. — В вашей чаше, по-моему, многовато жирных кусков, они боль ше подойдут мне, степняку. Давайте обменяемся чашами.

«От него, наверное, не ускользнуло, что я чего-то опасаюсь, — упрекнул себя Тевкелев. — Надо следить за собой, не распускаться...»

Когда обильный дастархан был убран, джигиты полили гостю и хозяевам на руки воду из медных кумганов. Вслед за этим слуги внесли саба — продолговатый бочонок из дуба, блестящую желтую чашу и несколько чаш поменьше. Потупясь, неслышно вошла молодая женщина в белом платье. Присев возле бочонка, она наполнила кумысом большую чашу и принялась помешивать в ней ковшом. По юрте поплыл аппетитный, уже хорошо знакомый послу запах кумыса.

Вдруг успокоившееся было сердце Тевкелева тоскливо сжалось. «Неужели сейчас?» — будто кто-то ударил его по голове, перед глазами поплыли радужные круги. Слуга с поклоном поднес ему чашу.

Открылась дверь, и в юрту вошли старик с белой бородой и юноша. Старик держал в руках инструмент, похожий на скрипку, юноша бережно прижимал к груди домбру.

Хан поднял свою чашу и сказал:

— Отведаем кумыса, утолим жажду.

Зазвучала печальная и красивая мелодия. Никогда прежде Тевкелев не слышал такой музыки. Она теснила грудь, вызывала слезы... Тевкелев вдруг осознал, что он слышит похоронную мелодию! В ужасе он огляделся вокруг. Хан, его жена, молодая женщина, слуги у порога — все сидели словно завороженные музыкой, отгороженные ею, кажется, от всего мира. Только она владела ими безраздельно. Тевкелев задержал взгляд на молодухе: закусив пухлую губку, она чуть не плакала. Музыка тому причиной, или, может быть, сознание, что здесь, сейчас должно произойти злодейство?

Старый музыкант исторгал из кобыза пронзительные и прекрасные звуки с бесстрастным видом, будто спал, будто не он вовсе держал всех в своей власти...

Он несколько раз провел по струнам, сплетенным из конского волоса, смычком, несколько раз ударил по ним большим пальцем, и затем наступила тишина.

— Это Койсары, — вымолвил хан. Аксакал поклонился почетному гостю, прижав к груди правую руку. Абулхаир кивнул старику в знак благодарности и заговорил снова: — Он сыграл кюй, который у нас называют мелодией Коркыта, — хан глубоко-глубоко вздохнул. — В давние времена жил святой человек по имени Коркыт. Его могила находится на берегу Сырдарьи. Когда с реки дует ветер, одинокая могила издает звуки, похожие на рыдания. Как эта мелодия... В старости Коркыт — пусть память о нем будет священна! — чуть не весь свет белый изъездил в надежде спастись от смерти. Но куда он ни приезжал, всюду натыкался на людей, которые рыли могилу. «Эй, кто вы такие?» — спрашивал он у них. «Могильщики!» — отвечали ему. «Что вы делаете?» — «Готовим могилу какому-то Коркыту!» Тогда старец расстался с надеждой убежать от смерти и окончательно убедился в том, как неумолимо и беспощадно время. В глубокой печали он выдолбил из сосны кобыз, обил его верблюжьей шкурой, приладил струны из конского волоса и наиграл мелодию, которую мы только что слышали. — Хан помолчал, вздохнул и присовокупил: — Когда мы, казахи, наталкиваемся на какое-нибудь препятствие, которое нельзя преодолеть, или попадается нам дело, которое не можем решить, мы говорим: «Куда ни пойди — всюду могила Коркыта...» И то правда, разве убежишь от смерти? Она является без предупреждения... Пейте же кумыс, господин Тевкелев.