Абиш Кекилбаев - Плеяды – созвездие надежды

Для Тевкелева было загадкой, почему султан Батыр так долго не являлся к нему. Не меньшей загадкой было и то, что он явился и еще поставил свою печать под грамотой. Чего он добивался, почему медлил, упрямился?

Как ни бился Тевкелев над этими загадками, так и не нашел к ним ключа: «Чудной народ, ох чудной!»

Тевкелев подсчитал подписи — теперь их было около семидесяти. Но можно ли верить им? Сегодня они одни, завтра — совсем другие... Какие же они на самом деле?

Спустя три дня после нежданного визита Батыра произошло еще одно незаурядное событие. Тевкелев поначалу глазам своим не поверил. К его юрте подъезжали десять всадников во главе с Даумбаем. Они не торопились. Мирно переговаривались между собой. И среди них был Таймас!

Таймас, увидев своих, заулыбался во весь рот.

Один из всадников привлек к себе общее внимание. Был он огромен как гора. На нем был необыкновенно пушистый лисий тымак, необыкновенно пышная волчья шуба. Обветренное пухлое лицо было похоже на темный бархат. Когда он спешился, его конь оказался едва ли не по грудь ему! Великан!

Тевкелев сдержанно поздоровался. Пригласил всех в юрту. Сам сел на почетном месте.

Даумбай одного за другим представил гостей. Тевкелев поблагодарил их за то, что они освободили Таймаса. Каждого одарил синим сукном.

Огромный темнолицый детина — это был Сырлыбай — воскликнул:

— Эй, Даумбай! Посоветуй этому ногайцу поглубже засунуть руку в сундук. Там нет скорпиона, никто его не ужалит!.. У меня не отшибло память, я не забыл, что его людишки три недели назад убили моего племянника! У нас один закон: кровь за кровь! Я решил было этого самого молодца, что теперь совсем потерял голову от счастья, в день сороковин отвести к траурному очагу и без лишних слов полоснуть его ножом по горлу. Вы умоляли меня, уговаривали, внушали, что нельзя подводить мне весь народ! А надо проявить милость! Я вас послушался: как-никак мы родичи! И что же видят мои глаза? — возвысил голос чуть ли не до крика Сырлыбай. — Выходит, плата за мою доброту и мое великодушие — эта тряпка? Я пролил из почерневшего от гнева сердца моего половину крови своей, простил разбойника, а что же я наблюдаю здесь? С какими глазами вернусь я завтра в свой аул, если не будет на моих плечах чапана? Или же все вы тут не сородичи мои, а заклятые враги? Зачем ты затащил меня сюда, Даумбай? Или держал какую тайную обиду на меня и теперь вот решил отплатить мне, предать позору? Если не можешь заставить этих, — он кивнул на Тевкелева, — слушаться себя, зачем берешься посредничать?

Тевкелев вынул из сундука еще один кусок сукна для Сырлыбая. Лицо вздорного великана смягчилось:

— О аллах, это же я отдам тем, кто ждет меня, глядя на дорогу. Ну, а мне самому? Не отправляться же отсюда с пустыми руками? — И вдруг Сырлыбай ткнул пальцем прямо в посла. — Давай мне такую же одежду, как на тебе! Мне она нравится, вон как блестит, переливается! А синие тряпки у тебя все получают — и те, кто не терял племянников, просто за «ассаламалейкум»...

Тевкелев молча снял украшенный серебром пояс и бросил его к ногам бия. Стянул ярко-красный суконный чекмень и, встряхнув за плечи, положил поверх пояса. Затем снял бархатный бешмет,

— Ну вот, давно бы так! — заулыбался Сырлыбай. Лицо его засияло, будто смазанное маслом. Он совсем размяк и заговорил тихо, спокойно, будто не он только что кричал: — Вот я и говорю: если сделал добро, так должно быть тебе и вознаграждение за это. Если я не приеду в аул в дорогих одеждах, любой будет смеяться мне в лицо! Прохода давать мне не будут язвительными речами да укоризненными взглядами!

Неизвестно, сколько разглагольствовал бы еще бий, но открылась дверь и в посольскую юрту вошли несколько человек:

— Ассалаумагалейкум! — вразнобой, но бодро приветствовали они Тевкелева и его гостей.

Это были казахские аксакалы и карасакалы во главе с Абулхаиром и еще один человек, который отличался от них своей одеждой и обликом. Потеснились, уступая место вновь пришедшим. Поздоровались, узнали, что Абулхаир-хан привел посла калмыцкого тайши. Посол следовал к хану Самеке, в Средний жуз, но узнав, что поблизости находится ставка русского посла, решил навестить его.

Казахи обрадовались калмыку. После обычных вопросов и обмена приветствиями они приступили к расспросам, суть которых была одна: что же такого хорошего получают калмыки от русских царей и России? И есть ли вообще какой прок от подданства?

Посол показал себя во всей красе: был в своих ответах уверен и убедителен. Казахов поразило, что его слова, его доводы совпали с тем, о чем много раз говорили Абулхаир и Букенбай. Сдались под конец, сникли даже те, кто поначалу пытался смутить калмыка, ставил ему ловушки, подковыривал, всячески выказывал недоверие. Обвисли насмешливые усы, погасли ехидные взгляды...

Напоследок калмыцкий посол сказал:

— Вы можете верить или не верить мне. Но подумайте сами: дали бы другие народы малочисленным калмыкам обитать на зеленых пышных лугах, пить воду из двух полноводных рек? С одной стороны — черкесы и ногайцы, с другой — башкиры, казахи, туркмены!..

Нечего было возразить биям на это! Они задумались, приумолкли. Оставаясь внешне бесстрастными, Тевкелев и Абулхаир в душе торжествовали.

Казахские бии молча покинули юрту, молча сели на коней, молча разъехались.

Тевкелев долго смотрел вслед удалявшимся всадникам и, недоумевая и изумляясь, размышлял: «Неужели же этот горластый Сырлыбай держал у себя Таймаса из-за каких-то тряпок? Или же он не решился расправиться с человеком белой царицы по какой-то иной, более веской причине? Сначала умыкнул его среди бела дня, потом, хоть и после уговоров, но привез сам. Что же это — умысел или безрассудство? Хитрость или безответственность? И если бы подобным образом вел себя только один человек, а то ведь многие так делают, непонятно! Что, если казахам вообще нет дела до меня самого и моего посольства, а движут ими совсем иные причины? Не хотят, например, подчиняться Абулхаиру, хотят, напротив, нанести урон его авторитету и власти?.. Как бы то ни было, казахская верхушка уже не артачится как прежде, какой бы вздор ни несли здесь Батыр или Сырлыбай. Нет, нет, не зря они являлись сюда. Не просто за подачками. Что-то за всем этим кроется, что-то таится...

Дела наши идут не так уж плохо! Очень кстати явился сюда этот калмык. Его слова окажут на казахов большее воздействие, чем слова мои или Абулхаира. Завтра же будут передаваться из уст в уста... Хорошо! А каков молодец! Как ловко и убедительно калмык доказывал свое, как умело отбивал атаки недоброжелателей. И самое главное — это то, что в словах и доводах его была правда. Потому-то и был посол так убедителен!»