Конн Иггульден - Боги войны

— Ты отправил гонцов к побережью? Надеюсь, Помпей не стал нас дожидаться.

— Нет! Я не подумал… — Сенека начал подниматься.

Агенобарб жестом велел ему сесть:

— С этим можно подождать. Не знаю, сможем ли мы теперь соединиться с ним. — Сенека мигом насторожился и сделал удивленное лицо. — Парень, ты вместе со мной присягнул Цезарю. Только не говори, что не понимаешь, как это важно.

Сейчас начнет изворачиваться, подумал Агенобарб, но юноша поднял голову и посмотрел ему в глаза:

— Нет, я понимаю. Однако раньше я присягал служить Риму. Если Помпей увез сенат в Грецию, я должен следовать за ним.

Прежде чем ответить, Агенобарб отхлебнул вина.

— Твоя жизнь принадлежит Цезарю. Он ведь все тебе объяснил. Станешь и дальше против него сражаться — пощады не жди.

— Я все равно обязан вернуться к Помпею, — ответил Сенека.

Агенобарб надул щеки и выпустил воздух.

— Твоя честь — это твое дело. Нарушишь клятву, данную Цезарю?

— Клятва, данная врагу, ни к чему меня не обязывает, господин.

— А меня обязывает. Тебе стоит хорошенько подумать, чью сторону принять. Выберешь Помпея — Цезарь тебе яйца оторвет.

Запылав от гнева, Сенека поднялся:

— Тебе, видно, уже оторвал!

Агенобарб обрушил на стол кулак, подняв тучу пыли.

— По-твоему, пусть бы нас поубивали? Помпей именно так бы и поступил. Цезарь сказал, что намерен восстановить закон и порядок. И он доказал это, когда отпустил всех, поверив нашей клятве. Я просто потрясен его поступком, и если бы тебя заботила не только твоя карьера, ты бы понял почему.

— Я заметил, как ты потрясен. Ты даже позабыл о своем долге перед сенатом и Помпеем.

— Нечего поучать меня, мальчишка! — огрызнулся Агенобарб. — Оторвись от своего драгоценного чтения, посмотри на настоящую жизнь! С тех пор как Цезарь пошел на юг, все мы ходим по лезвию ножа. Думаешь, Помпею нужна твоя преданность? Да твой замечательный сенат разотрет тебя в муку — если ему захочется хлеба.

Несколько секунд мужчины напряженно молчали, глядя друг на друга и тяжело дыша.

— Я всегда удивлялся — почему человеку твоих лет не доверяют ничего большего, чем дорожная застава, — сухо молвил Сенека. — Теперь я понимаю. И я буду поучать каждого римского солдата, который не готов отдать жизнь в распоряжение командира. От своих подчиненных я буду требовать именно этого. И не собираюсь здесь отсиживаться. Подобное поведение — трусость!

Каждая черточка юного лица выражала презрение, и Агенобарб почувствовал сильнейшую усталость. Ему не хотелось продолжать.

— Я вылью немного вина на твою могилу — если найду ее. Больше ничего не могу для тебя сделать.

Не отдавая салюта, Сенека повернулся к собеседнику спиной и вышел из комнаты, оставляя следы на пыльном полу. Агенобарб злобно фыркнул, поднес к губам мех и сильно сдавил его.

Вошедший вскоре в комнату человек увидел, как Агенобарб, погруженный в задумчивость, лениво водит пальцем по пыльному столу.

— Господин! Меня послали узнать, есть ли новости, — заявил незнакомец без всякого вступления.

Агенобарб поднял на него глаза.

— Разве в Риме остался кто-то, кто может слать гонцов? Я полагал, все сенаторы уехали с Помпеем.

Посетитель явно был не в своей тарелке. Он не назвал имени своего хозяина, сообразил Агенобарб.

— Некоторые сенаторы, господин, предпочли остаться. К ним относится и мой хозяин.

Агенобарб оскалился:

— Тогда беги скорее обратно и скажи ему, что Цезарь идет сюда. Он в двух, самое большее трех часах пути. Он несет нам республику, и я не собираюсь ему препятствовать.

Спешившись, экстраординарии навалились на огромные створки Квиринальских ворот, что в северной части Рима. Ворота оказались не заперты, охраны на стенах не было — никто не задержал галльских легионеров. Когда настал решающий час, в городе поднялась суета, а улицы у ворот обезлюдели.

Тяжелая поступь легионов была подобна приглушенным раскатам грома. Экстраординарии чувствовали, как земля дрожит под ногами солдат; из щелей между камнями мостовой поднималась пыль. Пятнадцать тысяч воинов шагали к городу, который объявил их изменниками. Легионеры шли шеренгами по шесть человек, и конец колонны терялся где-то вдалеке.

Впереди ехал Цезарь на темном скакуне лучших испанских кровей. По бокам, отставая на шаг, двигались Марк Антоний и Брут, держа наготове щиты. Замыкали группу следующие в ряд Домиций, Цирон и Октавиан. Торжественность минуты заставляла всех трепетать. Для каждого Рим был и родным городом, и долгожданной мечтой. Однако вид опустевших стен и неохраняемых ворот вызывал тревогу. Никто не шутил, не смеялся; солдаты тоже шагали в молчании. Город ждал.

Юлий въехал под арку ворот и, когда ее тень легла на лицо, улыбнулся. Цезарь видел города Греции, Испании, Галлии — но это лишь жалкие подобия Рима. Строгое расположение домов, прямые ряды камней на мощеных улицах — все такое родное и знакомое, Юлий даже расправил плечи. Натянул поводья и повернул коня направо, туда, где его ждал Форум. Несмотря на серьезность момента, Цезарь с трудом сохранял торжественный вид. Губы сами раздвигались в улыбку, хотелось кричать приветствия и людям, и родному городу, не виданному столько лет.

В городе улицы уже не пустовали. Любопытство заставило людей открыть окна и двери домов и лавок и впустить внутрь солнечный свет. Римляне во все глаза глядели на галльских легионеров, вспоминая удивительные истории об этих солдатах. Любой мужчина, любая женщина — все в Риме слушали донесения из Галлии. Как тут устоять и не посмотреть на легендарных воинов во плоти!

— Кидай монеты, Цирон, доставай скорее! — крикнул Юлий через плечо и усмехнулся напряжению гиганта.

Как и у Октавиана, у Цирона на седле висел большой мешок, и, запустив туда руку, он выгреб горсть монет. На каждой был изображен тот, кто ехал сейчас впереди. Серебро звенело по камням мостовой; из укромных уголков выскакивали мальчишки и хватали катящиеся монеты, не давая им остановиться. Юлий вспомнил, как давным-давно стоял за спиной Мария во время триумфа, и толпа колыхалась, собирая монеты. И это не просто деньги — потратят их одни бедняки. Остальные сохранят их на память или сделают подвески для жен или возлюбленных. На монетах — изображение человека, который прославился победами в Галлии, но которого близко почти никто не знает.

Возбуждение детей передалось и взрослым. Все больше и больше народу хватало монеты и радостно смеялось. Стало окончательно ясно: легионеры пришли в город не грабить и не разрушать — завоеватели так себя не ведут.

Цирон и Октавиан быстро опустошили мешки, и из задних рядов им тут же передали другие. Толпа разбухала, точно половина города только и дожидалась какого-то сигнала. Попадались хмурые, сердитые лица: кое-кому не нравилось, что на улицах Рима так много вооруженных солдат. Однако по мере продвижения колонны недовольных становилось все меньше.