Джон Робинсон - Темницы, Огонь и Мечи. Рыцари Храма в крестовых походах.

При дворе Жослена, приходившегося государыне Агнессе братом, а королю Балдуину IV – дядей, ждал радушный прием. Балдуин по наущению матери тут же назначил Жослена де Куртенэ сенешалем королевства, вверив ему бразды правления двором и передав под его начало рыцарей, солдат и слуг.

Рейнольда Шатильонского, проведшего семнадцать лет в мусульманской темнице, тоже встретил радушный прием, но уже в доме старых друзей – рыцарей-тамплиеров. Жадно впитывая новости, он узнал, что граф Филипп де Мийи, государь Трансиордании, давным-давно покинул свет после смерти жены, чтобы окончить дни рыцарем-храмовником, и вознесся до поста Великого Магистра, но в 1171 году оставил орден, чтобы отправиться в Константинополь послом короля Амальрика. Заодно Рейнольд узнал, что сейчас в Трансиордании правителя нет, поскольку Стефани, дочь Филиппа де Мийи, овдовела, когда ее муж Миль де Планси пал жертвой полуночного убийцы – видимо, потому что стоял на дороге у Раймунда Триполийского, жаждавшего заполучить пост регента юного короля. С тех пор Стефани возненавидела Раймунда, не сомневаясь, что в гибели мужа повинен именно он. А тот, кто на ней женится, станет владыкой Трансиордании с ее могучими замками Монреаль и Керак.

Так и видится усмешка на губах Рейнольда: жизнь – штука незамысловатая. Ухаживая за Стефани де Мийи, он был очарователен как никогда – и как никогда непримирим в осуждении Раймунда Триполийского. Поддавшись обаянию этого сильного, страстного человека, Стефани приняла его предложение руки и сердца. Друзья-тамплиеры поздравили его со столь выгодной женитьбой, а себя – с приобретением еще одного могущественного союзника. В 1177 году королю Балдуину исполнилось шестнадцать, и регентское правление завершилось. Полностью обретя державные полномочия, Балдуин чуть ли не первым делом позаботился о престолонаследии. Его проказа прогрессировала, а по закону его семнадцатилетняя сестра Сивилла не могла стать королевой без принца-консорта, так что для передачи ей трона Балдуину требовалось срочно подыскать ей жениха. Выбор пал на Вильгельма де Монферра. Супруги были вполне счастливы вместе, но через два года Вильгельм умер от малярии. А несколько месяцев спустя Сивилла родила сына, так что престол получил законного наследника. Впрочем, было уже ясно, что жить прокаженному королю осталось недолго, и приходилось или довольствоваться королем-младенцем и регентством, или подыскать будущей королеве нового мужа. Но как ни важна была эта политическая мера, новая военная угроза была куда важнее.

В ноябре этого года Саладин покинул Египет ради похода против христиан. Получив известие о нашествии Саладина, тамплиеры вызвали рыцарей из остальных замков для обороны крепости Газы, а Балдуин IV поспешно собрал сотен пять собственных рыцарей и укрылся за стенами Аскалона, стоявшего на пути Саладина в Иерусалим. Ничуть не смутившись, Саладин оставил небольшое осадное войско, чтобы оно не выпускало короля из Аскалона, и повел свои главные силы на Иерусалим.

Однако король, несмотря на осаду, сумел каким-то образом отослать депешу тамплиерам с просьбой покинуть Газу и прийти к нему в Аскалон. Рвавшиеся в бой тамплиеры выступили без промедления, а король вышел из города им навстречу. Объединив усилия, они молниеносно смели эфемерное войско, оставленное Саладином, и устремились в погоню за главными силами египетской армии, неспешно следовавшей к Иерусалиму, даже не помышляя об опасности с тыла. По пути исламские воины занимались грабежами и мародерством, не придерживаясь никаких походных порядков, и как раз проходили широкое ущелье, когда на них налетело объединенное христианское войско. Мусульмане, оставшиеся в живых, побросали не только награбленное, но и оружие, чтобы улепетывать налегке. Иерусалим был спасен.

В начале 1179 года Вильгельм, из архидиаконов возвышенный до сана архиепископа Тирского, получил приглашение Папы Александра III принять участие в Третьем Латеранском Соборе в Риме. Речь должна была пойти о важных церковных материях, и архиепископу не терпелось изложить высокому клиру свой гнев и отвращение к замашкам военных орденов, а особливо Великого Магистра тамплиеров Одона де Сент-Амана. Его претензия состояла в том, что Великий Магистр ставит собственнические интересы тамплиеров превыше всего прочего, даже превыше прав и привилегий епископов. Если епископ предает человека анафеме, тамплиеры дают отверженному убежище и даже принимают его в свой орден. Если отлученный умрет таковым, – что возбраняет предавать его христианскому погребению, – тамплиеры похоронят его на собственном кладбище со всеми полагающимися религиозными обрядами, и все это в обмен на дары их ордену.

Если епископ предает интердикту целую общину, дабы та ощутила тяжкую длань суда церкви, закрыв ее храм для святого причастия, крещений, обручений и христианских погребений, ордена могут прислать собственных священников, чтобы те открыли храм. И будут отправлять все службы, исходя из пагубного заблуждения, что если их ордена и члены таковых разрешены от интердикта или отлучения, сказанные вольны распространять сии привилегии на прочих. Они выставляют епископов дураками, попирая власть оных, и лишают церковь важного источника доходов, принимая «подаяние» за свои услуги. Подобным важным источником доходов были кладбища, и Вильгельм желал, чтобы военным орденам было в них отказано. Когда же Вильгельм Тирский огласил свои жалобы перед Собором, прочие епископы со всей Европы поддержали его, поведав о сходных происшествиях.

Собор продолжался с 5 по 19 марта, выкроив время, чтобы распечь военные ордена: «Ныне же нам открылось через сугубые жалобы наших собратьев епископов, что оные тамплиеры и госпитальеры… не довольствуясь привилегиями, дарованными им милостью Папы, нередко пренебрегают авторитетом епископов, чиня Божьим людям срам и подвергая души сугубой опасности. Нам стало ведомо… они допускают подвергнутых отлучению и интердикту до святых таинств церкви и до христианского погребения».

Вряд ли Вильгельма Тирского обрадовали уклончивые формулировки, позволившие Великому Магистру де Сент-Аману выйти сухим из воды: «…сии проступки проистекают не столько с ведома или дозволения начальников, сколько из неразумения иных из подначальных». И, наконец, окончательное разъяснение позиции церкви: «Сим мы провозглашаем, что преданных отлучению либо интердикту и оглашенных поименно надлежит чуждаться и им [военным орденам], и всем прочим в согласии с приговором епископов».

Повинным даже не определили никакого наказания помимо этой декреталии из разряда «перестань и больше так не делай». Папа еще не был готов вбить клин между собой и военными орденами, повинующимися только ему. И если епископов огорчило, что Папа не обошелся с тамплиерами и госпитальерами построже, то их ждало куда большее огорчение, когда Папа не пожалел времени, чтобы кое в чем ограничить и самих епископов. Мелкое духовенство и духовные ордена жаловались папскому престолу, что официальный визит епископа или архиепископа может довести их до разорения. Епископы заявлялись всякий раз с целой ордой духовенства и прислужников, порой приводя сотни лошадей, которых надо было кормить. Что же до компании самого епископа, то для нее каждая трапеза превращалась в роскошное пиршество. Наложенные Собором ограничения намекали, до каких пределов может простираться царственная пышность свиты епископов, отправляющихся инспектировать свои епархии.