Розмэри Сатклифф - Серебряная ветка

Эвикат помотал головой:

— Нет, нет, сегодня праздник Самхайна. Овец и рогатый скот пригоняют с летних пастбищ и запирают на зиму в хлев. Я, видно, потерял счет дням. Сегодня нас наверняка встретят гостеприимно.

Он оказался прав. Все двери домов в день Самхайна приветливо открывали настежь. Троих путников приняли без единого вопроса и еще засветло лошадей поставили в конюшню, а самих привели в жилой дом и усадили на мужской стороне у костра.

В приподнятом очаге горел огонь. Посредине большого помещения, по углам очага, стояли четыре столба, подпирающих высокую папоротниковую крышу. Во все стороны от огня разбегались тени. Собравшиеся вокруг костра люди (Юстин предположил, что это все одна семья) одеты были в грубые одежды: мужчины в основном в волчьих и оленьих шкурах, женщины — в грубых шерстяных туниках. Видно, они не так искусно пряли и ткали, как женщины юга. Но в то же время, судя по всему, они по-своему процветали и не были отрезаны от остального мира: среди горшков, в которых женщины готовили вечернюю трапезу, попадалась прекрасная красная римская керамика, а на шее у хозяина дома — необъятного толстяка, опоясанного волчьей шкурой поверх штанов из грубой шотландки, — сквозь седую спутанную бороду проглядывали янтарные желтые бусы. Когда же хозяйка дома, поднявшись со своего места, поднесла трем путникам гостевую чашу, они увидели, что воловий рог отделан красным гибернским золотом.

— Хорошо, когда у тебя в доме чужеземец в день Самхайна, — произнесла с улыбкой женщина.

— Хорошо чужеземцу, который приходит в такой дом на исходе дня. — Флавий принял рог, осушил его и отдал обратно.

Еды и питья было вдоволь, собрание становилось все шумнее по мере того, как вересковое пиво ходило по кругу. Рассказывали старинные истории, пели старые песни, как и полагается зимой, а Самхайн как раз знаменовал начало зимы. Но одно место, заметил Юстин, оставалось свободным, и перед ним стояла чаша с пивом, до которой никто не дотрагивался.

Флавий, видимо, тоже это заметил и, обернувшись к хозяину дома, спросил:

— Ты ждешь сегодня еще одного гостя?

— Откуда ты взял?

— Для него оставлено место. Толстяк взглянул туда, куда показал Флавий:

— Нет, это не так. Но откуда вам знать наши обычаи? Вы, наверное, римляне. Самхайн — праздник возвращения. Мы пригоняем домой скот до весны, чтобы уберечь его от непогоды и стужи. Так разве можно отказать в крове духам наших мертвых? Они тоже возвращаются на зиму домой, вот мы и ставим для них у очага чашу с пивом, чтобы оказать им гостеприимство. Потому-то Самхайн еще и праздник мертвых. Пустое место оставлено для моего сына, который носил копье в войске императора Куроя. Он погиб при Эбораке от рук Орлов семь лет тому назад.

— Император Курой! — быстро повторил Флавий и добавил: — Прости меня, я не должен был спрашивать.

— Отчего же, он поступил как дурак, когда пошел за ним, — проворчал старик. — Пускай слышит мои слова, я и тогда говорил то же самое. — Старик сделал долгий глоток и, причмокивая, поставил чашу на стол. Потом покачал головой: — А все-таки это большая потеря, он был лучшим охотником среди моих сыновей. И все равно теперь в Британии новый император.

Юстина вдруг охватило странное чувство — как будто вся кровь у него прихлынула к сердцу, а вокруг все замерло и наступила тишина. Он бросил искоса взгляд на Флавия и увидел, что рука его, расслабленно лежавшая на коленях, медленно сжалась в кулак и так же медленно разжалась. И все.

— Так, так. Это важная новость. И кто же теперь император? Не тот ли по имени Аллект? — раздался голос Эвиката.

— Да. А вы даже и не слыхали?

— Мы давно не слыхали людской речи. Как это случилось?

— Расскажу вам все так, как рассказал один купец из Гибернии, который заходил сюда вчера вечером. Он сказал: это дело рук Морских Волков. Они воспользовались туманом и темнотой, проскочили мимо кораблей римлян, охотившихся на них, и вытянули на берег свои плоскодонки с драконами — прямо под домом Куроя. Курой в тот вечер был там. Говорят, Аллект сам подал им сигнал. Он был в ту ночь с Куроем, и, говорят, это он впустил их. Так или не так все было — разницы нет. Все знают, кто стоит за Морскими Волками. Они напали на караульных, убили их и крикнули Курою, чтоб выходил из своей большой комнаты. Он вышел к ним без оружия, и они зарубили его на пороге. — Старик закончил и опять потянулся за пивом. При этом он бросил настороженный взгляд на гостей, словно испугавшись, что наговорил лишнего.

Флавий успокоил его, сказав при этом каким-то тусклым, невыразительным тоном:

— Не бойся, мы не принадлежим к людям Аллекта. И когда это случилось?

— Шесть ночей назад.

— Шесть ночей?! Подобные новости доходят быстро, спору нет, но эта новость, должно быть, перенеслась на крыльях ветра. Но быть может, это просто неверный слух?

— Нет, — на сей раз ответил Эвикат, твердым, уверенным голосом, не спуская глаз с хозяина дома. — Это не слух. Это новость, которая идет старинными путями, о которых ты и твой народ давно забыли.

И эта суровая уверенность передалась двум его спутникам. Напрасной оказалась вся эта гонка, мелькнуло в голове у Юстина. Но теперь нет смысла торопиться. Они опоздали. Поздно теперь. Ему вдруг представилась ярко освещенная комната на скалах, какой они видели ее в зимнюю вьюжную ночь почти год назад; пылающие поленья в очаге, большое окно, выходящее на гезориакский маяк, и грозный маленький император, который спасал Британию и ее морские пути от врагов, держа страну в безжалостных и в то же время любящих руках. Юстин словно увидел красный отблеск огней во дворе, услышал крики и лязг оружия и голоса, вызывавшие Караузия. Он ясно представил себе, как невысокая, приземистая фигура выходит из дверей во двор, без оружия, навстречу смерти, как факелы золотят надвигающийся с моря туман, он представил себе свирепые лица варваров — тоже моряков, как и тот человек, что вышел им навстречу, и даже одной крови с ними. Юстин воочию увидел презрительную улыбку на тонких губах императора и сверкание рубивших его клинков…

Но сверкнула лишь обгоревшая березовая ветка, свалившаяся в красную сердцевину костра. И опять заходил по кругу кувшин с пивом, и разговор с императора перешел на предстоящую зимнюю охоту. В конце концов, какое им тут, в горах, дело до правителей! Олень был такой же быстроногий и корова вынашивала теленка положенное ей число дней — вне зависимости от того, кто носил пурпур.

У троих друзей не было возможности перекинуться словом друг с другом до глубокой ночи. И только когда они вышли проведать своих лошадей, им удалось обсудить случившееся. Они стояли у входа в конюшню, перегороженного стволом терновника, перед ними расстилалась широкая долина, а из-за темных холмов выползала чуть кривобокая луна.