Сергей Мосияш - Фельдмаршал Борис Шереметев

Трое суток ехали в великой тревоге: кто следующий? Каждый надеялся, что не он, но каждый боялся оказаться им.

Постепенно стали успокаиваться, а дней через шесть даже и пошучивать: «Отвязалась чума, шоб ей сдохнуть!»

Где-то через две недели их догнал царский курьер с приказом фельдмаршалу: «Ворочайтесь в Ригу, сколь возможно поспешая».

Но теперь Борис Петрович, в душе осерчав на государя, и не думал поспешать: «Я не молоденький, чтоб все поспешать и поспешать». И стал устраивать частые и долгие дневки, особенно жалея измученных лошадей.

Наконец 23 октября он прибыл в Ригу, пробыв в общей сложности в пути более двух месяцев. Здесь его ждал указ царя обеспечить армию провиантом на всю зиму. И это в краю, разоренном войной и эпидемией чумы.

Когда ему сообщили, что только от чумы армия потеряла более десяти тысяч солдат, фельдмаршал схватился за голову:

— Боже мой, это в семь раз больше, чем в Полтавской баталии.

И подумал: «Приказал начать осаду, дабы «людей не тратить», а вышло наоборот, «потратили» десять полков. Штурмовать надо было, Петр Алексеевич, штурмовать. Скажу при встрече, обязательно скажу. Впрочем, он, наверно, и сам уж догадался, чай, не дурак».

О своем отчаянном положении, когда приказано было заготавливать провиант в разоренном опустелом крае, Борис Петрович жалился в письме лишь другу своему, Федору Апраксину: «…А здесь ждала меня пущая печаль. Повелено то делать, разве б ангелу то чинить, а не мне — человеку».

Задача казалась невыполнимой. Несколько облегчила ее, как ни странно, новая беда, свалившаяся на Россию, — 10 ноября Турция неожиданно объявила войну России, и вскоре от царя пришел приказ Шереметеву: «Незамедлительно двигай армию на юг. Самому тебе повелеваю оставаться в Риге и трудиться, чтобы собрать провианта на рижский гарнизон на семь тысяч человек на год».

Армия выступила на юг в начале января 1711 года, когда еще лежал снег и обозу можно было сравнительно быстро двигаться на санях. Сам же главнокомандующий последовал за ней лишь через месяц, выезжая в карете, поскольку снег уже таял и наступала ранняя весна.

В Белоруссии фельдмаршалу приходилось то и дело менять средство передвижения: из кареты в лодку, из лодки в седло, потом опять в карету.

Царские курьеры настигали его в пути с указами государя, где главное слово было «поспешай», «поспешай для Бога». Но как было поспешать, когда начавшийся разлив рек превратил окрестности в сплошные озера.

Еще не нагнав армию, фельдмаршал шестнадцать дней просидел в Минске, не имея возможности продолжать путь. Отсюда его затребовал царь: «Незамедлительно прибыть в Слуцк».

На пути к Слуцку Шереметев наконец увидел отставшие обозы, голодных, измученных солдат, оборвавшихся, простывших. Ругал полковых лекарей, что «худо лечат», хотя понимал, что в этих простудах не их вина.

Хотел при встрече сообщить об этом царю, но увидел его не в лучшем состоянии. Был он бледен, худ и едва передвигался по горнице.

— Что с вами, ваше величество?

— Чуть, брат, не помер, такая со мной болезнь приключилась. Валялся в Луцке, пальцем пошевельнуть не мог, думал уж собороваться. Слава Богу, выкарабкался. Ходить вновь учился, еще и доси коленки дрожат.

— Так отлежался бы, Петр Алексеевич, что же через силу-то.

— Нет часу, Борис Петрович. Нет часу отлеживаться. Окаянный Карлус натравил-таки на нас султана.

На военном совете помимо Петра было всего двое военных — фельдмаршал Шереметев и генерал Алларт и два гражданских лица — канцлер Головкин и вызванный из Польши князь Григорий Долгорукий.

— Невелик наш нынешний консилиум, господа, — начал царь, — но обсудить нам надлежит вельми срочное и важное: как ускорить движение армии. Оттого я и не звал сюда генералов с маршей, дабы не замедлить ход полков. Мне очень хотелось бы опередить турок у Дуная, не дать им перейти на сю сторону, бить их на переправах. Что морщишься, Борис Петрович?

— То, что сомневаюсь, поспеем ли мы к Дунаю вперед их.

— Надо поспеть, фельдмаршал. Надо.

— Мы потеряли время, государь. Я, например, два месяца впустую проездил в Польшу и обратно. А ведь если б не в Польшу, а сюда сразу…

— Так ведь объявили османы войну много позже, словно с цепи сорвались. Толстой писал, что-де мирны они, и вдруг война. Самого Толстого тут же в Семибашенный замок бросили клопов кормить.

— За ними трудно уследить, — заметил Головкин. — У них семь пятниц на неделе. Вот и Толстой обмишурился, хотя о их воинственности и приготовлениях чуть ли не в каждой реляции писал.

— Опередить турок надо еще и. для того, — продолжал Петр, — чтобы они, придя первыми в Молдавию, не заставили молдаван и валахов встать на их сторону. На нашу сторону только что перешел господарь Молдавии Кантемир {247} 247 На нашу сторону… перешел господарь Молдавии Кантемир… — Дмитрий Константинович Кантемир (1673–1723) — молдавский ученый и политический деятель, с 1710 г. — господарь. С 1711 г. в России советник Петра I, князь, участник Персидского похода 1722–1723 гг. и обещал нам большую помощь в провианте хлебом и мясом. А если первыми явятся турки, в каком положении он окажется? Поэтому надо поспешать, Борис Петрович, поспешать.

— Но как, государь?

— Меньше отдыхать и дневать.

— Мы солдатам и так почти не даем передышки — Полтава, Рига, Ревель, а чума, прокатившаяся по полкам, а тут еще бросок из Прибалтики в Молдавию, по бездорожью, в Непогоду, в разливы. А рекруты-новобранцы?

— Что «рекруты»?

— Когда их обучать? Они согнаны у Припяти, их надо обмундировать, вооружить, выучить. А когда? И кто? Если офицеров гоним на юг, всех без изъятия. А провиант?

— Вот за провиант я с вас спрошу, Борис Петрович.

— Вот, вот. На Украине ныне все погорело, я имею в виду прошлое лето. У крестьян, по донесению Голицына, ни хлеба, ни соли. Спрашивается, с чего армии кормиться?

— Но я же только что сказал, Борис Петрович, что провиант обещан нам в Молдавии, надо только опередить турок.

— Обещание еще не значит дача. Я вон своим солдатам обещал передых после Риги. А что дал? Тяжелейший, изнурительный марш, дырявые сапоги, тощее брюхо. Что после этого они обо мне думают?

— Они про тебя песни сочиняют, — усмехнулся царь. — Ни про кого не поют, а про тебя — пожалуйста. Мне ведь светлейший рассказывал.

— Это к делу не относится, — сразу помрачнел фельдмаршал.

— Эх, Борис Петрович, я во всем с тобой согласен, ты кругом прав. А что прикажешь делать? Не маршировать?

— Я этого не говорю. Но маршировать в доброй справе, на сытое брюхо и не до упаду с высунутым языком. Иначе приведем мы к Дунаю не солдат — скелеты, которых янычары в первой же атаке разнесут в пух и прах. Я к бою должен привести бойцов, а не тени от них, государь.