Иван Наживин - Распутин

— Да.

Князь громко расхохотался — чего с ним никогда почти не бывало — и все повторял:

— Ах, комик! Вот комик!.. Ну уж подлинно, что у страха глаза велики…

— Я вас предупредил, Алексей Сергеевич, что это очень серьезно… — повторил Миша сердито. — Я своим глазам не поверил, но все же это так.

— Миша, милый, вы наяву бредите! Подумайте: жена Мольденке, одного из активнейших вожаков левого крыла Думы… Да побойтесь вы Бога!..

— В чем дело? — прозвучал мелодичный голос Нины Георгиевны. — Вы так смеетесь, князь, что мне прямо завидно стало…

— Нет, у нас тут свои дела… — не глядя на нее, холодно отвечал Миша.

Она пристально посмотрела на него, но ничего не сказала. Князь все смеялся и трепал по плечу Мишу. Тот зло хмурился. Петр Николаевич, выйдя в темную соседнюю библиотеку, прыскал осторожно из пульверизатора себе на руки: он побаивался туберкулеза Евдокима Яковлевича, с которым он только что простился за руку…

Члены редакции — за исключением Петра Николаевича и Миши, которые остались дожидаться Афанасия от губернатора, — вышли на улицу. Была теплая ночь, и домой не хотелось никому, но Нину Георгиевну ждал с чаем муж, князю нужно было идти готовить доклад в Петербург, а Станкевич побежал к жене, которая терпеть не могла, когда он оставлял ее одну надолго. Евгений Иванович с Евдокимом Яковлевичем и Григорием Николаевичем вышли на бульвар, что тянулся обрывом по самому берегу Окши. На бульваре было пустынно — только изредка смутно темнели в боковых аллеях парочки влюбленных. Направо чуть мерцала внизу река, а за нею над темной землей, над лесами стояло мутно-багровое зарево пожара. Налево смутно белели и в темноте казались огромными старые, чуть не тысячелетние соборы, золотые купола которых слабо светились вверху под звездами, а за соборами горел огнями большой и белый губернаторский дом. В теплом воздухе слышался чуть заметный привкус гари. И было почему-то грустно, и грусть эта мягчила душу — хотелось говорить просто и задушевно…

— Какое освещение у губернатора… — заметил Григорий Николаевич. — Гостя высокого чествуют, что ли…

— А ну их к черту… — нетерпеливо отозвался Евдоким Яковлевич. Помолчали.

— Ну что же, прочитали вы Никодима Святогорца? — спросил Григорий Николаевич Евгения Ивановича. — Понравилось?

— Чрезвычайно интересная книга… то есть как человеческий документ… — сказал Евгений Иванович. — Но это не для меня…

— Почему? — тихо сказал Григорий Николаевич. — Тут надо подходить не умом, а сердцем. И главное тут опыт. Попробуйте, и вы увидите благо этой невидимой брани и силу умной молитвы…

— А вы прибегаете к умной молитве? — спросил Евгений Иванович ласково.

— Да… — душевно и тепло ответил тот. — Только я беру не молитву Иисусову, а составил себе свою, в которой в четырех всего словах я постарался выразить всю свою веру…

— Не секрет, как это у вас вышло?

— Почему же секрет? — тихонько удивился Григорий Николаевич, и было слышно, как он улыбнулся. — Нисколько не секрет. Моя умная молитва вот: «Отец — братья — любовь — распятье…» И больше ничего. То есть другими словами: Отец наш общий — Бог, люди все — братья, высший закон жизни — Любовь, а высшая награда — Распятье…

И эти большие слова вышли у него так просто и хорошо, что все некоторое время молчали. Внизу поблескивала река. Вверху в удивительных безднах шевелились и играли звезды.

— И что же это… ну, помогает?

— Помогает… — отвечал Григорий Николаевич. — Жизнь делается важнее, значительнее, сам строже и чище, а самое важное легче, с меньшим усилием любишь людей…

— Нет, а я вот все думаю о той мысли, которую вы как будто нечаянно обронили и которая буквально сразила меня… — сказал Евдоким Яковлевич, как всегда, горячо. — Помните, когда говорили мы по поводу нашей Сонечки Чепелевецкой о еврейском вопросе?

— Да. Но я не помню, чтобы я сказал тогда что-нибудь особенное… — слегка насторожился Евгений Иванович.

— Вы сказали, что если признать, что еврейство — зло и что с ним необходимо бороться, то — чтобы быть логичным — надо прежде всего отказаться от христианства, которое является по существу лишь одной из еврейских сект…

— Это очень интересно… — сказал Григорий Николаевич. — Конечно, это так. В те времена была школа саддукеев, школа фарисеев и школа ессеев, из которой, по-видимому, и выделилось христианство. {19} 19 Еврейское религиозное учение в Иудее распадалось примерно со второй половины 2 в. до н. э. на три основных течения (они назывались школами): саддукеев, объединявших высшее жречество, земледельческую и служебную знать, фарисеев, выражавших интересы средних слоев населения, и ессеев, выступавших от имени беднейших слоев населения и проповедовавших аскетизм, социальное равенство в бедности, пассивный протест против несправедливости. После Иудейской войны 66–73 гг., во время которой римляне разрушили Иерусалим, часть ессеев слилась с христианскими общинами. И как это всегда бывает в развитии сектантства, секта христиан стала во враждебное отношение к религии-матери, а та — к ней. Это очень интересно. Для меня, разумеется, нет племенных или религиозных различий, но теоретически это интересно…

Евгений Иванович был не совсем доволен, что эта мысль, обманув бдительность его цензора, выскочила из его тетрадки, но делать было нечего. И так в эти тихие минуты теплой ночи было уютно на черной земле под милыми звездами, что он не только не замял этого разговора, но охотно поддержал его, хотя и чувствовал — как это с ним часто бывало, — что потом он будет каяться.

— Вы должны были заметить, что я начал с если… — сказал он тихо. — Если признать еврейство злом, если признать необходимость борьбы с ним, то… и так далее. Все — условно…

— Понимаю, понимаю… — нетерпеливо перебил его Евдоким Яковлевич, давая понять, что теперь в темноте наедине эти предосторожности совсем не нужны. — Это все равно. Мысль тем не менее огромная, и она завладела всем моим существом. Я буквально не спал все эти ночи… Видите ли… может быть, социалисту, мне, и недопустимо говорить это, но… это сильнее меня… это голос крови, что ли… но евреев я не люблю… органически не люблю… И хорош, и мил, и все, что хотите, но точно вот какая-то стена между ними и мною, которую я уничтожить никак не могу, хотя и хотел бы. В нашей газете я, конечно, этого не скажу, но теперь, говоря по душам, сказать своим людям хочется…

— А почему нельзя в газете? — полюбопытствовал Евгений Иванович.

— Потом, потом!.. — нетерпеливо отозвался Евдоким Яковлевич. — Об этих пустяках потом, а то это заведет нас в такие дебри Индостана, что и не выберешься. Давайте говорить сейчас о главном. А главное вот что: здесь, в этой вот нашей старой окшинской земле, мы хозяева, а они — гости, и гости эти часто… надоедают. И я хочу, чтобы они не надоедали мне, — ну, что ли, ушли бы куда, черт их совсем дери… — рассердился он на себя. — Значит, борьба нужна… Так! — укрепил он. — Не погром, не идиотская черта оседлости — все это озорство и глупость… — нет, а надо как-то органически обезвредить их… И вдруг вы подсказываете эту воистину огромную мысль: надо убить христианство, потому что христианство — это еврейство, еврейство самое несомненное, ибо все это есть и в Исайи {20} 20 Исайя — иудейский пророк 13 в. до н. э., автор книги пророчеств, в которой предсказал судьбу еврейского народа, явление Мессии, достаточно точно рассказал о будущей жизни Христа. , и у ессеев, и у александрийцев {21} 21 Александрийцы — несколько поколений ученых, философов, поэтов, медиков, риторов, работавших и творивших в продолжение девяти столетий в Александрии в царствование династии Птолемеев. В данном случае речь идет о религиозных философах александрийской школы — неопифагорейцах, неоплатониках и представителях афинской школы. Многие из них выступали против христианства (Аполлон Тианский, Порфирий) за восстановление почитания древних богов (Прокл и его ученики). … И мысль, логически вполне правильная, меня ужасает… даже меня, русского социалиста… то есть, видимо, сперва русского, а потом уже и социалиста. Это значит, надо вычеркнуть из истории нашей всю тысячелетнюю ошибку Владимира Красного Солнышка {22} 22 …тысячелетнюю ошибку Владимира Красного Солнышка… — то есть крещение Руси в 988–989 гг. Владимиром Святославичем (ум. в 1015 г.), великим князем киевским. … и эти вот соборы… которые татар видели в своих стенах… и «свете тихий святыя славы» за вечерней… и красный звон на Святой {23} 23 На Святой — имеется в виду Святая неделя Пасхи, первая пасхальная неделя (после дня Пасхи). Ее называют еще светлой седмицей, светлой неделей. … и все, все, в чем мы выросли… Мыслью я согласен с вами, но выводы ужасают…