Роман Антропов - Бирон

— Рейнгольд! Рейнгольд! — с отчаянием воскликнула Лопухина.

— Не пора ли кончить эту комедию? — холодно произнес Рейнгольд. — Вы больше не будете любовницей лакея, но я советую вам не терять надежды снова сделаться княжеской любовницей.

Он грубо оттолкнул Лопухину и вышел вон.

Несколько мгновений Лопухина глядела ему вслед остановившимися глазами и вдруг, судорожно заломив над головой руки, со стоном упала на пушистый ковер своей красной гостиной…

Как человек, неожиданно пораженный тяжелым ударом, Шастунов в первые минуты не мог отдать себе ясного отчета, что случилось. Он словно отупел и одеревенел. Какой-то туман заволакивал его ум и душу, и в этом тумане странно мерцали черные глаза и бледнело искаженное яростью чье-то лицо.

— Черные глаза! Черные глаза! — бессмысленно твердил он, то и дело прикладывая руки к разгоряченному лбу.

Он шел, не обращая внимания на редких прохожих, не разбирая в темноте дороги, спотыкаясь как пьяный.

Но мало-помалу холодный, резкий ветер и мороз охладили его разгоряченную голову. Он стал яснее понимать все случившееся, и вместе с этим росло его страдание.

— О-о! — вдруг застонал он, останавливаясь среди улицы. — Она! Она — любовница Рейнгольда! Она все время обманывала меня. Я был ее минутной забавой; я, готовый отдать ей всю кровь капля по капле…

Неровной походкой он пошел дальше. Невольно ему в голову пришла мысль о самоубийстве. «Но нет, — сейчас же с бешенством подумал он. — Я прежде убью его, как подлеца!»

Эта мысль придала силы Шастунову. Он решил сейчас же послать за Алешей и Федором Никитичем и просить их съездить к Рейнгольду и передать ему вызов на поединок.

Дело не могло кончиться иначе. Слова Шастунова, что он не может драться с лакеем, были только одним оскорблением. Конечно, он не мог отказать в удовлетворении графу Рейнгольду, обер-гофмаршалу двора императрицы.

— Князь, вы больны? — воскликнула Берта, увидев Шастунова.

Действительно, князя можно было принять или за больного, или за пьяного. Расширенные глаза его горели неестественным блеском. Воспаленные губы что-то шептали. Казалось, что он даже был нетверд на ногах.

Он взглянул на хорошенькое, встревоженное личико Берты и, казалось, не сразу понял ее. Потом словно опомнился и с усилием ответил:

— Благодарю, маленькая Берта, я здоров. Только устал… Да, я очень, очень устал…

Но Берта поняла, что ее князь не устал, а страдает.

— Пришли мне вина наверх, — закончил князь.

Придя к себе, Шастунов тотчас велел Ваське отправиться за Дивинским и Макшеевым.

— Найми лошадей и не жалей денег, — добавил он, кидая ему несколько золотых. — Скажи, чтобы не медлили ни минуты. Дивинский, наверное, сидит теперь у Юсуповых. А поручика Макшеева ищи где хочешь, но только чтобы был он.

— Будет, — решительно ответил Васька и исчез.

Берта принесла вино и поставила на стол.

Она взглянула на князя. Князь, бледный, странно сразу осунувшийся, сидел, опершись головой на руку, неподвижным взглядом глядя перед собой.

— Князь, — сказала она. — Вот вино.

— Вино? — с недоумением переспросил он. — Ах, да, я забыл. Спасибо, маленькая Берта. Скажи, Берта, — неожиданно спросил он, — у тебя есть жених? Ты влюблена?

Берта покраснела до слез.

— Князь, князь, — стыдливо произнесла она, закрывая передником лицо.

— Не люби, Берта! Никогда не люби, — странным голосом говорил князь, и хотя обращался к Берте, но не глядел на нее и, казалось, будто говорил самому себе: — Не люби! Если ты хочешь, чтобы твое сердце было захватано грязными руками, чтобы его рвали на части, чтобы твоя жизнь обратилась в ад, с проклятьем в прошлом, с отчаяньем в настоящем, с безнадежностью в будущем, — тогда люби и верь! Тогда верь ясным глазам, верь поцелуям и словам любви. Верь! — и за каждый поцелуй ты заплатишь ценой муки и унижения, и твое сердце истечет кровью… — Шастунов схватился за голову. — Да будет проклята она! — воскликнул он.

Со слезами на глазах, смущенная и взволнованная, слушала его Берта, боясь остаться, не смея уйти, полная нежного сострадания к прекрасному князю.

— Князь, выпейте вина, — наконец проговорила она и сама, расплескивая вино, налила князю.

Князь взял стакан и выпил его. Он глубоко вздохнул. Лицо его несколько прояснилось.

— Ты добрая девушка, Берта, — ласково сказал он. — Не пугайся моих слов. Ты будешь счастлива. За твое здоровье!

Арсений Кириллович налил себе вина и снова выпил. Берта сделала ему низкий реверанс.

— Пришли еще вина, да побольше, — сказал Шастунов. — Ко мне сейчас придут друзья.

Он вспомнил о Макшееве, который словно старался залить вином какой-то неугасаемый огонь, пылающий в нем.

Берта вышла, сошла вниз, распорядилась отправить князю всяких вин, а сама пошла к себе, в маленькую спаленку, легла лицом вниз на свою узенькую, девичью постель и горько, безутешно расплакалась…

Васька бросился сперва за Макшеевым. К его счастью, Фома неверный, хотя и полупьяный, был дома. Он только свистнул, когда Васька спросил его, где Макшеев.

— Ищи ветра в поле, — сказал он.

Однако, выпив еще стаканчик водки и угостив Ваську, тоже малого не промах по этой части, он подумал и торжественно начал:

— Алексей Иванович может быть у себя в полку, скажем, раз. — Фома загнул палец. — У просвирни, что у Николы, направо за углом второй домишко. Зеленый такой. Там всегда хорошие господа бывают, потому у просвирни того… — И Фома лукаво подмигнул, загнул второй палец. — Bo-третях, повадились они теперь к графу Федор Андреичу Матвееву — тот самый что ни есть крутель, как есть под стать моему. Может еще быть у кавалергардов — там народ богатый, до карт и вина охочий. Бывает и в остерии. А более, ей-ей, не знаю. Должно, надо все кабаки в Москве объездить.

По просьбе Васьки Фома согласился пойти к просвирне, куда не всякого пускали, но где Фома, как человек Макшеева, был известен. Фома обещал исполнить поручение, если найдет там своего барина, за что Васька отвалил ему целую полтину, а сам помчался сперва в лейб-регимент, потом к кавалергардам и в конце концов нашел Алешу у графа Матвеева.

Васька через лакея, которому тоже дал три алтына, вызвал Макшеева и передал поручение князя.

— Еду, — коротко ответил Макшеев и тут же велел подать себе плащ.

Федора Никитича Васька сразу же нашел у Юсуповых.

Алеша и Дивинский приехали почти одновременно. Алеша еще не успел выпить стакан вина. Видя расстроенное лицо князя, Макшеев молча поздоровался с ним, налил себе вина и стал поджидать Дивинского. Когда приехал Дивинский, князь плотно затворил дверь и сказал:.

— Я хочу просить у вас дружеской услуги. Только, если вы истинные друзья мои, не спрашивайте меня ни о чем.