Роман Антропов - Бирон

— Так чего же она фордыбачиться начала?

— А это — штуки проклятого немца.

— Пожалуй, — тревожно вырвалось у Алексея Долгорукого. — Ну, мы поборемся еще! — гордо выпрямился он. — Она в наших руках, не вывернется! Да и Остерману не резон ссориться с нами. Нет, пустяки все это, зря труса мы празднуем!.. Мало ли что глупой бабе на ум взбредет?! Ты иди к сестре, вези ее, а мне здесь прохлаждаться некогда: нельзя без себя дворец да и ее оставлять…

Князь Иван почесал затылок и произнес:

— Ой, заартачится Екатеринушка, не поедет! Разве сам не знаешь ее характера дикого?

— А ты уговори, урезонь, Ванюша!

— А если не поможет? — спросил Иван.

— Силком тащи, волоком!.. Не навлекать же нам на свои головы беды из-за ее глупостей?.. Иди, иди, а я поеду. Неспокойно что-то сердце у меня.

— К какому часу торжество-то назначено?

— К двум. Время есть, а все же поторопиться надо.

Князь Алексей уехал, а Иван отправился к сестре.

Ему пришлось разбудить ее, и, когда он сказал ей, в чем дело, Екатерина впала в такое бешенство, что, забыв о присутствии взрослого брата, вскочила с кровати в одной рубашке.

— Что?! — затопала она о ковер своими хорошенькими маленькими ножками. — Я должна ехать одевать ее? Я?! Да ты рехнулся, что ли?

— И не думал. Это ее желание, — ответил Иван сестре. — Не забывай, Катя, что с сего дня она станет уже официально императрицей.

— Императрицей! Скажи, пожалуйста! Не она, а я… понимаешь — я должна была быть императрицей! — произнесла княжна, горделиво откидывая назад свою красивую головку.

Иван Долгорукий невольно рассмеялся, глядя на свою сестренку, стоявшую перед ним в одной рубашке и мечтавшую о короне.

Екатерина, заметив улыбку брата, окончательно вспылила.

— Эх вы, «сильные», «могучие»!.. Прозевали вы трон для меня! — с горечью произнесла она. — Ведь я невестой же царской была.

Это взорвало князя Ивана.

— Да что ты дурой притворяешься? — крикнул он. — Сама ведь знаешь о подложном завещании. Что же поделаешь, если дело не выгорело? Зато теперь все едино вся власть будет в наших руках. С Голицыными мы поладим. Вот, кстати, один из них, Василий, все на тебя зенки пялит. Выйдешь за него — той же царицей будешь. Ну, собирайся скорее! Добром не поедешь, силой повезу.

— Меня? — сверкнула глазами княжна Екатерина.

— Тебя. Чего ты на самом деле ломаешься? Мало, что ли, у нас и так хлопот и забот, а тут из-за твоих капризов неприятности получать!..

— Не хочу я, не могу унижение такое принять, чтобы подавать туфли да платье!..

— Да ты, дура, то сообрази: ведь сегодня для Анны день не торжества, но унижения, ведь сегодня ей покажут, какая на Руси будет царская власть. Ха-ха-ха!.. Короче воробьиного носа, поняла ты? — цинично расхохотался Иван. — Так ты зачем же хочешь лишать себя удовольствия унижением ее насладиться? Смотри, дескать, вся Россия знает, что ежели бы меня царицей выбрали, так я без всякого ограничения государством правила бы; а выбрали тебя — на, получай, как нищая, милостыню — игрушечную корону, корону без власти.

Помимо ожидания, эти слова Ивана произвели такое сильное впечатление на Екатерину, что она даже с радостью стала поспешно одеваться и поехала с братом во дворец.

— Что же это вы, милая, заставляете себя так долго ждать? — резко обратилась Анна Иоанновна к вошедшей в ее покои княжне Екатерине Долгорукой и впилась воспаленным взором в ее прелестное лицо.

«Говорят, что она уже изведала любовь. Да что-то непохоже: ишь, как свежа», — с завистью подумала Анна Иоанновна.

Смертельно побледнела Долгорукая от такого «ласкового» приветствия.

— Так как я до сих пор горничной еще не была, то не привыкла торопиться, — надменно ответила она.

Анна Иоанновна вскочила со стула, подошла к Долгорукой и, близко наклонившись к лицу красавицы княжны, прошипела:

— Ах, вот как вы умеете, милая, разговаривать?

Екатерина Долгорукая гордо выпрямилась. Резкий ответ уже готов был сорваться с ее уст, но страшным усилием воли она овладела собою и побелевшими от бешенства и волнения губами прошептала:

— Разве я сказала что-нибудь дерзкое или оскорбительное?

— Оскорбительное?! — воскликнула Анна Иоанновна, сжимая кулаки. — Да разве ты или иной кто можете оскорбить императрицу всея Руси?

Еле заметная, иронически-злобная улыбка пробежала по губам красавицы Долгорукой. Она вспомнила все, что слышала от брата.

«Погоди, скоро ты узнаешь, какая ты будешь императрица всея Руси!» — пронеслось в ее голове.

Остерман, оставшийся безмолвным зрителем этой тяжелой сцены, почтительно обратился к Анне Иоанновне:

— Разрешите мне удалиться, ваше величество; вам пора приступать к туалету. Съезд уже начался.

— Да, да, мой милый Остерман, вы правы! Пора, пора! — возбужденно воскликнула Анна Иоанновна.

Остерман склонился к руке повелительницы и, целуя руку, проговорил:

— Ах, я и забыл доложить вашему величеству, что до вашего выхода в парадный зал у вас домогаются получить аудиенцию обер-камергер Бирон и прибывший из Митавы синьор Джиолотти.

Радость, но вместе с тем и какое-то большое смущение вспыхнули в глазах Анны Иоанновны.

— Хорошо… Я их приму, — произнесла она.

Остерман вышел. Начался «великий» туалет императрицы.

На малиновой бархатной подушке сверкала, переливаясь разноцветными огнями, алмазная императорская корона. Тут же сверкали звезды; они должны были украсить грудь императрицы.

Каким взглядом, полным тоски и печали, смотрела на эти вожделенные предметы Екатерина Долгорукая! Ведь все это, все эти символы безумно-могучей власти могли принадлежать ей. А теперь? Теперь она была унижена, оскорблена.

— Вы заснули, милая? — послышался сердитый окрик Анны Иоанновны. — Наденьте мне на ногу туфлю! — и она протянула свою толстую ногу красавице Екатерине Долгорукой.

— Я не могу наклоняться… у меня голова кружится…

Анна Иоанновна побагровела от бешенства и прохрипела:

— Если ты, тварь, не наденешь мне туфли на ноги, так я тебя в Сибирь сошлю!

И Долгорукая надела…

Туалет окончился. Анна Иоанновна стояла во всем великолепии и величии парадного царского одеяния. Ее лицо, искусно подкрашенное, казалось красивее обыкновенного, благодаря также необычайному блеску, каким сверкали ее глаза.

— Теперь, княжна Екатерина Долгорукая, вы свободны и можете идти в тронный зал. Я желаю, чтобы вы присутствовали при сегодняшней торжественной церемонии, — пренебрежительно обратилась она к Долгорукой.

Та, бледная, вышла из покоев императрицы.

— Ступайте и вы все! — приказала Анна Иоанновна остальным фрейлинам.

В эту минуту, «по своему праву», без доклада вошел Алексей Долгорукий. Злобно, хитро, исподлобья оглядел он величественно-пышную фигуру ненавистной Анны Иоанновны и спросил, низко кланяясь: