Роман Антропов - Бирон

Сильное изумление отразилось на лице Остермана.

«Каналья! В последнюю минуту тоже свои «планы» выдумал…» — подумал он.

Анна Иоанновна вспыхнула. Этого она не ожидала, и, хотя Остерман и шепнул ей тихо: «Не волнуйтесь, это ерунда», однако она вздрогнула и резко бросила Черкасскому:

— Вот как! Стало быть, и вы, господа дворяне, тоже желаете ограничить по-своему царскую власть вашей императрицы? Признаюсь, не это ожидала услышать я от вас!..

— Государыня… — начал было Черкасский.

Но продолжать ему дальше не пришлось.

— Довольно!! — загремел вдруг с необычайной силой голос полупьяного Масальского, которого даже слегка качнуло при этом. — Довольно!! Как, князь Черкасский, и вы пристаете к этой шайке, которая хочет отнять самодержавие у нашей возлюбленной монархини?

Лицо Масальского пылало бешенством. Он положил руку на эфес сабли и наступал на Черкасского.

Тот смертельно перепугался и замахал руками.

— Да нет, нет, Бог с ними, с этими «кондициями»! Только не желаем мы тогда и Верховного тайного совета…

— Верно! Молодец! — продолжал Масальский и громко, обратясь к товарищам-гвардейцам, крикнул: — На колени господа, перед великой самодержавной императрицей!

Все гвардейцы, как один человек, опустились на колени.

— Ваше императорское величество! — начал Масальский, а за ним и другие гвардейские офицеры. — Не хотим мы, чтобы нашей государыне предписывались законы. Вы, ваше величество, должны быть такой же самодержицею, как все прежние государи. Вас чуть не силой принуждали и принудили подписать ограничительную грамоту! Злодеи! Как они смели посягать на священную царскую велю? Прикажите, ваше величество, — и мы принесем к вашим ногам головы злодеев!

— Спасибо вам… Благодарю вас, мои доблестные, верные господа офицеры, за вашу преданность и любовь к самодержавной российской короне! — воскликнула Анна Иоанновна. — Так что же: стало быть, могу я грамоту сию уничтожить?

Остерман уже подавал Анне Иоанновне только что подписанную ею знаменитую грамоту.

— Рвите ее, рвите, ваше величество! — загремели гвардейцы, дворяне и часть верховников.

Анна Иоанновна высоко закатила глаза, словно призывая благословение Божие, опять широко перекрестилась и разорвала толстую бумагу.

И в эту секунду послышалось падение тела на пол. Это Екатерина Долгорукая свалилась в глубоком обмороке…

— Ура! Ура! Да здравствует самодержавная императрица!! — гремел тронный зал сотнями возбужденных голосов.

Голицыны и Долгорукие еле держались на ногах. Их лица были не только бледны, но сини.

— Эй, вы, узурпаторы, чего же вы молчите?! — подскочили к ним гвардейцы. — Ну, живо кричать!!

И Голицын, и Долгорукие, шатаясь, прерывистыми голосами крикнули:

— Да здравствует… самодержавная… императрица!..

А Анна Иоанновна, сияя восторгом, снимала кольцо с пальца.

— Синьор Джиолотти! — громко произнесла она. — Вот вам то, что вы просили меня. — А вас… вас я отблагодарю после!.. — тихо шепнула она Бирону и Остерману.

АНТРОПОВ РОМАН ЛУКИЧродился в 1876 г. В литературном наследии писателя — пьесы, фельетоны, романы, повести, рассказы. Первая пьеса «Гусли звончаты» с успехом шла в провинциальных театрах. В 1903 г. в Петербурге была поставлена пьеса «Пир Валтасара», в 1912 г. в московском театре Корша — драма «Дьявольская колесница». Р. Антропов работал также как издатель книг и как редактор сатирического журнала.

Жизнь писателя оборвалась очень рано — он умер в 1913 г., на 38-м году жизни, от скоротечной чахотки.

Известным драматургом и критиком был отец писателя — Лука Николаевич Антропов (1841–1881). Наиболее известная его пьеса «Блуждающие огни» в конце 80-х гг. выдержала большое количество постановок.

Текст романа Р. Л. Антропова «Герцогиня и «конюх» печатается по изданию Каспари А. А. СПб.: Изд-во Родина, 1903.

— Граф, дорогой граф, наконец-то! — произнесла молодая женщина, протягивая обе руки навстречу входившему в маленькую гостиную, сверкавшему брильянтами и золотым шитьем камергерского камзола молодому, стройному красавцу.

Она сидела на низком кресле, обитом темно-малиновым бархатом. Ее маленькие ножки в ажурных, плетенных из золота туфлях покоились на бархатной подушке. Легкие, как пена, кружева на вырезе открытого платья едва прикрывали ее высокую белоснежную грудь. Черные глаза ее, томные и ленивые, мерцали манящим блеском под высокой прической взбитых локонами темных волос.

В золоченых люстрах с хрустальными подвесками горели восковые свечи под красными шелковыми колпаками. И этот красный свет, наполнявший комнату, придавал странно-нежный оттенок лицам.

Эта молодая женщина была первой красавицей при дворе, Наталья Федоровна Лопухина, жена генерал-майора Степана Васильевича, двоюродного брата и камергера двора царицы Евдокии, бабки царствующего императора, урожденной Лопухиной, первой жены Петра Великого.

Тот, кого она так радостно приветствовала, был граф Рейнгольд Левенвольде, генерал-майор и камергер. Он состоял при русском дворе резидентом бывшего курляндского герцога Фердинанда, лишенного в 1727 году сеймом герцогской короны. Своим графством, камергерством и чином он был обязан недолгому фавору при покойной императрице Екатерине Алексеевне. Граф Рейнгольд хорошо устроился в России.

Слегка склонившись, непринужденной походкой придворного, скользя по роскошному персидскому ковру, покрывавшему пол гостиной, граф Левенвольде приблизился к Лопухиной и одну за другой поцеловал ее руки. Потом он опустился на низенький табурет у кресла Натальи Федоровны.

— Где вы пропадали, — спросила Лопухина, — и что нового?

— Я? — ответил Левенвольде. — Я отдыхал. Я устал от этих непрерывных празднеств. Сказать по правде, болезнь императора пришлась кстати. Надо же сделать передышку. Вчера я был в остерии. Там был и Иван Долгорукий. По-видимому, они расстроены, что свадьба императора завтра не состоится.

— Положение императора, кажется, не внушает опасений, — сказала Лопухина. — А ваш Иван — надутый и скверный мальчишка, он губит императора, — резко закончила она. — Ох уж эти Долгорукие!..