Роман Антропов - Бирон

Лакей, хорошо знавший, как и все в доме, Левенвольде, отправился в спальню Бирона. Она отделялась от приемной только небольшой проходной комнаткой. Лакей постучал в дверь спальни. Из спальни послышался визгливый женский голос:

— Боже мой! Кто там?

Почти тотчас мужской, несколько встревоженный голос повторил тот же вопрос, Густав сделал несколько шагов вперед и громко крикнул:

— Эрнст, прости, это я! Нельзя терять ни минуты!

За дверью послышалось движение, тревожный шепот, и на пороге показался Бирон в пестром халате, в туфлях на босу ногу. За ним из двери выглядывала голова его жены Бенигны в ночном чепчике. Ее желтое, старообразное лицо было испуганно. Дверь захлопнулась.

— Густав, что? — встревоженно спросил Бирон, пожимая руку Густаву. — Что все это значит?

— И хорошее и дурное, и победу и поражение, — ответил Густав. — Император умер. Императрицей провозглашена курляндская герцогиня.

Красивое лицо Бирона с резкими чертами вдруг словно окаменело. Большие глаза с маленькими зрачками смотрели на Густава, как мертвые глаза статуи.

Весть была неожиданна. Переход слишком резок. От двора гонимой, убогой герцогини до двора могущественной повелительницы обширной империи. Несколько мгновений длилось молчание.

— На, — начал Густав, — вот прочти это.

И он подал ему письмо брата.

Только легкие судороги на лице Бирона обнаруживали его волнение, когда он читал письмо Рейнгольда.

— К герцогине, к императрице! — хрипло произнес он.

В ночном капоте из спальни выскочила Бенигна.

— Боже мой! Боже мой! Что случилось? — испуганно закричала она, не здороваясь с Густавом.

— Император умер. Императрицей провозглашена ее высочество, — коротко ответил ее муж. — Но, Бенигна, — продолжал он, — я прошу тебя не кричать, не делать в доме лишней тревоги.

— О, Боже! — радостно вздохнула Бенигна, складывая молитвенно руки и поднимая к потолку свои тусклые глаза.

— Не радуйся еще, Бенигна, — тихо произнес Эрнст. — Быть может, это сулит нам одно горе. Однако, — обратился он к Густаву, — я сейчас оденусь, и мы пройдем к императрице.

С этими словами он взял за руку Бенигну и увел ее в спальню.

Письмо Рейнгольда, очень обстоятельное и толковое, подробно передавало историю болезни и смерти императора, обстановку, при которой происходило избрание Анны, затем излагались подробно кондиции. Рейнгольд особенно подчеркивал то обстоятельство, что избрание герцогини Курляндской было единогласно, что все видели в ней ближайшую и законнейшую наследницу покойного императора и что избранием своим она обязана отнюдь не верховникам, а всему «народу». Под народом в то время разумелось исключительно привилегированное сословие.

«Что же касается кондиций, — писал Рейнгольд, — то они составлены верховниками тайно ото всех, и никто о них не знает.

Состоящее из князя Василия Лукича Долгорукого, князя Михаила Михайловича Голицына и генерала Михаила Ивановича Леонтьева посольство верховников в Митаву тоже окружено тайной, так как они боятся, что об их кознях могут предупредить императрицу и она не захочет подписать кондиций». Поминал в письме Рейнгольд и о требовании верховников не брать в Москву ни Бирона и никакого другого иноземца. В заключение Рейнгольд просил передать императрице, чтобы пока она не спорила с верховниками, а только скорее спешила бы в Москву. В Москве, окруженная верными полками и преданными людьми, она легко разрушит все козни верховников и вернет самодержавие.

Сердце Бирона ныло от тоски и обиды. Он вспоминал длинный ряд унижений, через которые он прошел. Он вспоминал насмешливое, презрительное отношение к нему русских высших кругов, когда он шестнадцать лет тому назад явился ко двору супруги цесаревича Алексея Софии-Шарлотты искать места и удачи. Ему было резко и определенно замечено, что сыну конюха не место при дворе супруги русского цесаревича. Вспомнил Бирон и гордый отказ курляндского дворянства признать его дворянином… И жгучей яростью несмытой обиды горело в его душе, никогда не померкая, воспоминание о полученной им от князя Василия Лукича пощечине. И тот же Василий Лукич, торжествующий и надменный, едет сюда предписывать законы императрице! Но все же она императрица, избранная не князем Василием! Новое опасение охватило Бирона. Императорская корона, наследие Петра Великого, — слишком ценная добыча. Анна — женщина, тщеславная, как женщина. Этот лукавый старый соблазнитель… Блеск короны… Бывшая связь, хотя недолгая… Разве не может Анна пожертвовать им?.. Причудливый, изменчивый нрав Анны ему известен… Левенвольде, Долгорукий, он, раньше Бестужев… Сердце женщины!..

Самоуверенность Бирона исчезла. Один каприз женщины — и он погрузится в такое ничтожество, в каком никогда не был. Нищий, гонимый!..

Как в эти минуты ненавидел он и напыщенное курляндское дворянство, не признавшее его, и русских аристократов, считающих его недостойным быть при дворе новой императрицы; какие страшные клятвы давал он себе уничтожить своих врагов, если судьба поможет ему, какие унижения, пытки и смерть готовил он им в своем воображении! Он торопливо одевался. Вместо камердинера ему помогала его жена, безответная, болезненная, но чванливая и спесивая. Бирон женился на ней, чтобы породниться с родовитым дворянством, и Бенигна страшно гордилась, что принадлежала к старинному роду Тротта фон Трейден.

Из соседней комнаты послышался детский плач. Бенигна встрепенулась.

— Это Карл, — сказала она, — я пойду к нему.

И она бросилась в соседнюю комнату. Там спали их дети — шестилетний Петр, трехлетняя Гедвига и двухлетний Карл. {47} 47 Там спали их дети — шестилетний Петр, трехлетняя Гедвига и двухлетний Карл. — Сын Бирона Петр (1724–1800) в 1732 г. был произведен в ротмистры. С 1787 г. — наследный принц Курляндский. В день смерти Анны Иоанновны был назначен подполковником конной гвардии. Сослан вместе с отцом и возвращен из ссылки в 1762 г. Петром III. Получил звание генерал-майора. С 1769 г. управлял «Курляндией. С 1772 г. — владетельный герцог Курляндский и Семигальский. С 1795 г. жил в Германии. Второй сын, Карл (1728–1801), в 1732 г. произведен в бомбардир-капитаны лейб-гвардии Преображенского полка. Так же, как и его брат, был сослан вместе со всей семьей и возвратился из ссылки в 1762 г. Тогда же получил звание генерал-майора. При Екатерине II уехал в Курляндию.

Мгновенная улыбка озарила лицо Бирона. Не там ли его спасение? Не маленький ли Карлуша является залогом его судьбы? Никакое честолюбие, никакая новая привязанность не заставят Анну забыть о своем сыне. Он знал страстную нежность Анны к этому ребенку. Ведь это был ее ребенок, выданный безответной Бенигной за своего…