Виктор Шкловский - Житие архиерейского служки

– Ну, братец, ты великий мастер ездить в отпуска, чинок ты износишь быстро, быть тебе когда-нибудь при первой звезде.

Весною приехал Луцевин из Могилева. И был Луцевин уже секретарем.

А Добрынин был только протоколистом. Даже небо слегка над ним пожелтело.

А между тем наступало время открытия могилевского наместничества.

Не спал Добрынин по ночам и то вздувал, то тушил огонь. И с ним самим чуть не начинались припадки лунатические.

«Вот, – думал он, – и санки, и не я в них прокатился».

Но благодарность жила в тучном сердце господина Вязмитинова.

На просьбу об отпуске в Могилев не только он отпуск дал, но дал два письма: одно – к полковнику Каховскому, а другое – к брату своему, к самому генералу-адъютанту Вязмитинову.

И сверх того поцеловал Добрынина в лоб и сказал:

– Поезжай, умница.

Добрынин бросился было милостивцу в ноги по монастырскому обычаю, но как-то уперся в эфес своей шпаги и на ногах устоял.

Так действует на человека благородство.

Каховский принял письмо ласково и адресовал тотчас просителя к господину Алеевцеву.

Алеевцев был человек замечательный.

Стиль он имел краткословный, ясный, отрывистый, знал законы гражданские и представлял собой уже чиновника нового времени, хотя любил пить и за пьянство сидел часто под караулом для протрезвления.

Но вино не заставило еще господина Алеевцева отолстеть, он имел живые голубые глаза, был белокур и не то чтобы очень полон, но несколько толстоват.

Прочитав записку Каховского, Алеевцев спросил:

– И что же вам надобно?

Добрынин поклонился не так низко, чтобы не подумали, что он проситель бесплатный, и сказал:

– Чин и при открытии наместничества место.

– Очень хорошо. Получишь. Приходи чаще в канцелярию.

Радостный прибежал Добрынин домой и рассказал Луцевину об успехе.

Но провинциальный секретарь известие это принял холодно и сказал.

– Походишь…

Канцелярия была светлая, порядок в ней уже установился, уже не бегали люди, не посыпали друг другу головы из песочниц.

Скрипели перья, шелестела бумага, просители говорили вполголоса.

Добрынин ходил, переписывал, что давали. Прошла неделя.

Передавая бумагу Алеевцеву, Гавриил в нее вложил пятьдесят рублей.

Алеевцев поднял на Добрынина голубые глаза и спросил:

– А, это ты… А как тебя зовут?

– Гавриил Иванович Добрынин, – ответил протоколист.

– Ну хорошо, Гавриил, я помещу тебя в расписание на регистраторскую вакансию при губернаторе.

Речь эту с вытянутой шеей слушал переписчик у соседнего стола.

И едва вышел Алеевцев из комнаты, поднялся шум, крик и заглушённый вопль.

– За что, – говорили, – черт из болота помещен при губернаторе? Он без году неделя, а мы здесь уже день и ночь трудились.

В этот момент господин Алеевцев вернулся в комнату.

Наступило молчание. Алеевцев сел в свое кресло и, не поворачиваясь к чиновникам, так сказать задом, им ответил:

– Молчите, дураки! Ведь всех вас нельзя поместить при губернаторе на одно место, а этакий человек при нем надобен.

И вдруг, повернувшись, закричал:

– Молчать! Не разговаривать! А знаете ли вы, что такое правописание?

Только скрип перьев полчаса раздавался в канцелярии.

Но Добрынин на правописание не надеялся.

И через несколько дней подал переписку опять-таки с пятьюдесятью рублями.

Алеевцев посмотрел на него ласково и спросил только:

– А по батюшке тебя как?

– Иванович, – сказал Добрынин.

– Ну, Гавриил Иванович, я сейчас напишу предложение с одобрением твоих трудов и способностей, которые самим превосходительством замечены, и произведу я тебя… Впрочем, пойдем в соседнюю комнату.

В соседней комнате Алеевцев продолжал:

– Произведу я тебя в губернские секретари, это значит – через чин.

Бумага была написана, но, к ужасу Добрынина, положена под сукно.

– Как же-с? – произнес он.

– Надобно, Гавриил Иванович, время выбрать для подписания.

На другой день Алеевцев запил, запил дома и пил глухо и крепко.

Дом на запоре, а у дверей солдат Данилка Цербер, хотя и двуглазый.

И тщетно стучался Добрынин и давал Данилке и рубль, и два.

Данилка молчал, дыша в лицо Добрынина луком и водкой.

Только позднее узнал Гавриил Иванович, что Данилка брал не менее двадцати пяти рублей, и тут оказалось, что курносый провинциальный секретарь Теплынин вычистил из списков добрынинское имя и вписал свое, потому что список еще не был подписан губернатором. Добрынинское же имя вписал вместо своего на вакансию повытчика к наместническому правлению.

Это значит – классом ниже и на шестьдесят рублей меньше жалованья.

Пришлось действовать уже решительно.

Явился Добрынин к Каховскому, и выслушал он от него только слова: «Очень хорошо».

Но Гавриил Иванович кланялся и не уходил.

Каховский посмотрел внимательнее и прибавил:

– Пойди часу в десятом в губернаторскую канцелярию и скажи от моего имени, чтобы о тебе доложили губернатору, и я там буду.

Так вышел Добрынин на улицу и подумал:

«А не зайти ли мне к господину Вязмитинову? Санки-то ведь были с медведями».

А Вязмитинов как раз прибыл от графа из Полоцка и квартировал в городе.

Добрынин вошел без доклада.

Вязмитинов сидел за столом, в мундире, над бумагами.

Гавриил Иванович поклонился и начал пространно говорить о своем почтении и о том, что брат Иван Козьмич кланяется.

Генерал-адъютант встал, вышел на середину комнаты и спросил быстро:

– Давно ли ты его видел? Где ты служишь? Зачем ты здесь?

Добрынин ответил с быстротою:

– Ищу чина и места, больше по милости, нежели по заслугам. Видел две недели тому назад, зовусь Добрынин, нахожусь в сомнении.

– А, санки, – вспомнил генерал-адъютант. – Пиво твое, как же-с, ко мне было даже переслано.

И тут вошел Каховский.

И, увидя просителя уже разговаривающим с генерал-адъютантом, сказал:

– Как же, как же, к десяти часам?

И в этот момент в комнату вошел человек малороссийский, с большой головой, с бледно-серым лицом в веснушках. На голове был тупей, наподобие распущенного паруса или крыльев ветряной мельницы. Косичка была спрятана в кошелек темно-вишневого цвета. Кафтан был тоже темно-вишневый, с золотыми петлями. И под левым плечом шапо-ба.

Человек вошел и заговорил быстро по-французски.

«Так вот какие они, парижане!» – подумал Добрынин, вспоминая епископа.

Но Вязмитинов спросил гостя по-русски:

– Как вам показался Могилев, господин Полянский?

В канцелярию губернатора Добрынин был впущен без обряда стояния в передней.

Губернатор молча взглянул на Добрынина.

Полковник Каховский дал знать, чтобы Гавриил Иванович вышел.