Роберт Крайтон - Тайна Санта-Виттории

На четвертый день свадьбы, не в силах придумать ничего иного, люди решили подлаживаться под взрывы. Они сидели, застыв у своих инструментов, боясь шелохнуться, чтобы не колыхать горячего воздуха, а как только рвалась очередная бутылка — и только тогда, — поспешно вскакивали и принимались бить в тамбурины, петь и кричать усталыми, охрипшими голосами и притопывать в такт.

— Какое же это веселье — они даже и не смеются, — заметил фон Прум.

— Дело приближается к концу, — сказал Бомболини. — Скоро невесту с женихом будут укладывать в постель. Тогда пойдут колыбельные, песни сирен. И они уснут.

Однако этого момента ждали два дня. Человеку, игравшему на мандолине, пришлось надеть перчатки и ударять по струнам костяшками пальцев. Двое или трое из семейства дель Пургаторио уже подрались с Мурикатти. Тамбурин звучал еще безрадостнее, чем треск стекла за стеной. Если бы в тот момент дело дошло до голосования, многие, наверно, согласились бы отдать вино — да и не только вино, а что угодно, — лишь бы прекратить свадьбу.

Затем ночью мы вдруг услышали гул бомбардировщиков и обрадовались, потому что рев моторов и грохот взрывов заглушали звук рвущихся бутылок. А через какое-то время в Большую залу влетел ветер, мы услышали стук дождя, грохот грома, увидели вспышки молнии. И пошел крупный холодный дождь, сопровождаемый резким, холодным ветром.

Бутылки не сразу перестали рваться. Наоборот: сначала стало еще хуже, и мы испугались, решив, что все наши усилия пошли впустую и у нас вообще не останется ни одной целой бутылки. Вместе с тем мы понимали, что жаре пришел конец, к нам вернулась осень и утром можно будет прекратить веселье. Поэтому мы плясали в каком-то последнем, диком Исступлении, которое мы извлекли откуда-то из самых глубин нашего отчаяния, и били в тамбурины, пока они не рассыпались, и терзали струны мандолин, пока они не порвались, и изо всех сил колотили по козьей шкуре на барабане Капоферро, пока она не лопнула.

А наутро состоялось бракосочетание Констанции Мурикатти и Альфредо дель Пургаторио. Мы стояли на Народной площади, дрожа от холода, повернувшись спиной к холодному ветру, дувшему над Санта-Витторией, и радовались своей гусиной коже, радовались тому, что городок, омытый холодным сильным дождем, стал таким нарядным и чистеньким, а свадьба привлекла невиданное множество народа.

Жених с невестой заслужили свое право на блаженство, и мы сделали все, чтобы их свадьба удалась на славу, потому что брак этот поистине был заключен на небесах по указанию самого господа бога.

— Славная парочка! — сказал капитан фон Прум. — Но до чего же они устали.

— Да, очень устали.

— А теперь у вас музыки уже не будет? Целую неделю гремела музыка, а сейчас, когда люди женятся, никто не играет. У нас поступают наоборот.

— Сейчас время спать, спать и спать. Музыка больше не нужна. Праздник окончен.

Город все еще спал, когда прибыли немцы — прибыли на двух машинах: в одной четверо немцев, в другой столько же итальянцев. Машины не смогли подняться на гору до самого верха; их оставили в Уголке отдыха, а прибывшие на них люди проделали остаток пути пешком. Немцы шли впереди, итальянцы тащились за ними. Все немцы были в офицерской форме, и вид у них был такой, точно они питались одним мясом. Итальянцы были гражданские, в кургузых тоненьких темных костюмах, запачканных вином и макаронами, и вид у них был такой, точно они питались одним полевым горохом и галькой. Известие об их прибытии долетело по Корсо Кавур до капитана фон Прума, и, когда гости подошли к Толстым воротам, капитан уже оделся и спустился по крутой улочке навстречу им. Полковник Шеер даже не ответил на его приветствие.

— Они говорят, что вино здесь, — сказал полковник. И указал на итальянцев.

— Они могут говорить что угодно, но при всем моем уважении к вам, господин полковник, я вынужден стоять на своем, — сказал капитан фон Прум.

— Мы им чуть не все зубы выдрали, а они твердят свое, — сказал полковник Шеер и, подойдя к одному из итальянцев, заставил его открыть рот. Десны у итальянца кровоточили, зубы отсутствовали. — Мы выдирали у него зуб за зубом, а он все твердил свое. Я склонен верить такому человеку.

Капитану нечего было на это возразить.

— Поэтому я решил поехать сюда и самолично во всем удостовериться. — Шеер повернулся к самому молодому и самому интеллигентному на вид итальянцу. — Покажи капитану бумаги, все ваши документы, — сказал он.

Сначала молодой человек несколько робел перед капитаном фон Прумом, но, по мере того как из документов выступала история местного виноделия, он смелел, вдохновленный фактами, зафиксированными на бумаге. Тут были расписки от оптовиков за прошлые годы, в которых значилось количество полученного, упакованного и отправленного вина. Тут были квитанции со складов, показывавшие, какое количество бутылок поставлялось на север Италии; были счета от транспортных контор и заказы на перевозки, а также счетные книги семейства Чинцано, где было указано, сколько бутылок они получали каждый год, сколько держали на складах, сколько и куда переправляли и сколько продавали. И каждый документ лишь дополнял общую картину. В иные годы количество вина падало до 800 тысяч бутылок, но в годы хорошие, урожайные оно доходило до миллиона бутылок и даже больше. Поскольку из-за войны поставок вина в истекшем году не было, есть все основания полагать, сказал итальянец, что свыше миллиона бутылок вина, пожалуй даже миллиона полтора, должно находиться в Санта-Виттории. Фон Прум внимательнейшим образом изучил бумаги, пытаясь обнаружить в них какой-то просчет или хотя бы найти всему этому объяснение, но, так ничего и не найдя, повернулся к полковнику Шееру.

— Объяснение может быть только одно, — сказал он. — Эти бумаги — подделка.

Итальянец, уже успевший к этому времени совсем освоиться, ответил за полковника:

— Чтобы подделать эти бумаги, пришлось бы вовлечь в сговор сотни людей. В этом обмане должны были бы принять участие и виноделы, и люди, работающие на складах, на железных дорогах и в компании «Чинцано»… — Тут итальянца прервали. Было ясно, что он мог привести сколько угодно доводов. К тому же звучало все это очень убедительно.

— Короче, они хотят посмотреть на вино, которое тут у вас осталось, — сказал Шеер, и они двинулись по Корсо в направлении проулка, что ведет к Кооперативному погребу.

Бомболини успели предупредить о происходящем, и он уже поджидал их в проулке; увидев его, фон Прум велел ему идти вместе с ними — на случай, если возникнут вопросы, на которые надо будет дать ответ. В погребе было так темно, что сначала никто ничего не мог разглядеть. Но когда итальянцы увидели, как лежат бутылки, они стали пересмеиваться. Бомболини пытался перехватить их взгляд и в эту минуту покачать головой. Ведь они же как-никак итальянцы, может, все-таки они пойдут против немцев на этот раз, но в душе он понимал, что дело безнадежное. Эти жалкие чиновники были из тех, кого называют «фашистами-шкурниками», иными словами — из тех, кто держится за свое место из страха перед голодом.