Ганс Вальдорф - Зеленая записка

— Будь по-вашему? Итак, завтра в восемь, как условлено.

Не подав друг другу руки, они стали медленно отступать назад и, лишь сделав по нескольку шагов, повернулись друг к другу спиной и торопливо пошли прочь, ловя ухом малейший шорох.

Незадолго до окончания работы Марио Феллини вошел в здание миланской уголовной полиции. В дверях отдела его встретил молодой сотрудник.

— Боже мой, где вы пропадали? — набросился он на Феллини. — У меня для вас важная новость. Звонил Молькхаммер и сообщил о новой встрече с молодым блондином. Он также звонил Сандрино, но тот рекомендовал ему ничего не предпринимать до вашего возвращения. Молькхаммер звонил еще раз, а затем сообщил, что решил действовать на свой страх и риск.

— Он собирается предложить им мешанину из маловажных фактов и доброй порции домыслов, — пояснил Феллнни.

— Сандрино дал ему некоторые указания, что он может говорить и чего нет, но решительно отказался от единоличной ответственности.

Феллини подумал о Молькхаммере, который в эту минуту ведет игру с противной стороной Противная сторона — так ли? Быть может, всего-навсего конкуренты? Феллини не сомневался, что при первой же возможности Молькхаммер позвонит ему.

В десять вечера раздался телефонный звонок. Прямо с аэродрома звонил Андреоло. Он только что прилетел из Франции с потрясающей новостью.

— Немедленно приезжайте, — сказал Феллини.

Через сорок пять минут Андреоло устало бросился в кресло около письменного стола Феллини. Обычно молодцеватый, он выглядел вконец измотанным.

— С момента совещания в Больцано я не прилег ни на одну минуту, — сказал он. — До Марселя все идет как по маслу, но, пока оттуда доберешься до этого горного гнезда, вымотаешь все силы. Приключение на приключении, как в экспедиции. Обратно — тоже не легче. Но поездка стоила того.

Андреоло передал свою беседу с Арно.

— Таким образом, — заключил он, — существуют все основания подозревать Новака в том, что он вывез донарит в багажнике машины обратно в Австрию. Ясно, что он не вернул его Скомику, иначе бы тот сообщил вам о расторжении сделки. Я также не верю, что донарит был низкого качества, так как он мог узнать об этом только от Скомика, но тогда в разговоре с вами Скомик обязательно упомянул бы и этот факт. По-моему, все это не более чем хитроумный трюк Новака с целью добыть взрывчатку для Бергизельбунда и спрятать концы в воду. Новак был связан с Крёберсом, одним из тайных заправил Бергизельбунда. Он также имел какие-то связи в Граце, в котором, как известно, находится центр по обучению прыгунов. А кто, как не это чертово племя, больше всего заинтересовано в донарите?

Это здание Феллини терпеливо возводил камешек по камешку, и теперь оно, казалось, стало прочнее, чем когда-либо. Он мог бы торжествовать победу, если бы его не мучила мысль, что все узнанное им до сих пор служит исключительно интересам СИФАРа. А он даже не знает мотивов преступления. Для чего террористам потребовалось убрать с дороги такого нужного им человека, как Новак?

Даже на улице пахло копчением. Молькхаммер любил этот запах. В доме всегда была скотина, и когда резали свинью, для него, ребенка, наступал праздник, более веселый, чем рождество. Он с утра помогал по хозяйству, вырезал куски мяса для буженины, начинял колбасу, крутил мясорубку. Позже из коптильни разносился такой же запах, как сейчас из фабрики колбасных изделий “Мельхиор”.

Кат сообщила по телефону, что останется работать сверхурочно. Сейчас она сидела за одним из этих освещенных окон и составляла счета на копченую колбасу, вареную колбасу, салями, консервированный гуляш из говядины и ливерную колбасу, а он ждал ее у ворот, держа под мышкой коробку с пралине.

Уже пробило семь часов, когда, наконец, в воротах фабрики показалась Кат. Быстрыми шагами она приблизилась к Молькхаммеру, взяла его под руку и прижалась к нему. Он хотел ее поцеловать, но она заметила наигранным тоном гувернантки:

— Только не здесь!

Радость от встречи с Кат возобладала над остальными мыслями.

— Ты сегодня недурно одета, — сказал он. — Этого берета я еще не видел. Принцесса, сколько же у вас всего платьев, туфелек и шуб?

— Семь раз по семьдесят, — с серьезным видом ответила она. — А кроме того, мой отец, милостивый король, каждое утро дарит мне новый наряд. А по воскресеньям я получаю сверх того по одному золотому дукату.

— Перед воротами замка, — продолжал Молькхаммер, — каждый вечер стоит королевич. Иногда он приносит тебе белую овечку, иногда серебряное кольцо, а сегодня он принес коробку пралине. Но, к сожалению, он должен скоро уйти, так как королевский сын зарабатывает на жизнь продажей моторизованных карет и как раз сегодня вечеров у него деловая встреча, которую никак нельзя отложить.

— Он хочет продать карету злой ведьме?

— Нет, одному врачу, очень хорошему и важному клиенту, который может с ним встретиться только сегодня вечером, — отвечал Молькхаммер и добавил, переходя на серьезный тон: — Мне действительно очень не хочется расставаться. Но обстоятельства сильнее нас.

— Произошла удивительная история, — немного помолчав, снова заговорил он и посмотрел Кат в глаза: — Королевич серьезно влюбился в принцессу.

Она наклонила голову в одну, потом в другую сторону, оставаясь совершенно серьезной. Но затем в ее глазах снова заискрился юмор.

— Я, конечно, понимаю, что у странствующего королевича нелегкая жизнь. Он бывает в разных городах, крепостях и замках, в которых живет так много принцесс. Вернется ли он когда-нибудь в Грац?

— Я буду писать тебе, — пообещал он, — и я обязательно вернусь. Самое позднее через неделю. Хотя я и езжу не туда, куда я хочу, а куда хочет начальство, мне ничто не помешает сделать крюк и заглянуть в Грац.

— Посмотрим, вспомнишь ли ты Кат через неделю, — серьезно сказала она. — До свидания! Мне было с тобой очень хорошо эти три дня. Пиши, но еще лучше — приезжай!

Она на мгновение прижалась к нему и быстро поцеловала. Несколько секунд он смотрел ей г.след, пока она не затерялась среди прохожих.

За полчаса, проведенные с Кат, он ни разу не вспомнил о Кюне. Он только знал, что в двадцать часов должен быть в кабачке. Но едва он остался один, как им снова овладели беспокойство и тревога, полностью вытеснив горькое ощущение, вызванное прощанием с Кат. До восьми оставалось двадцать минут. Следовало поторопиться.

Войдя в погребок, он сразу увидел Кюна, сидевшего за столиком в углу, спиной к стене. Молькхаммер торопливо оглядел зал, но определить среди немногих посетителей, кто сообщник, было не легко, если вообще возможно.

Кюн–Вихман поднялся и протянул Молькхаммеру руку: