Александр Трапезников - Царские врата

— … Понимаешь, я хочу, чтобы все вернулось на круги свои, чтобы Евгения вновь была со мной, — говорил Борис Львович, — ты даже не представляешь, какая это удивительная женщина, что она для меня значит — всё равно как пропуск в другой мир. Я не боюсь тебе сказать, что до сих пор люблю ее.

— Ну уж! — отвечал Заболотный. — Выбросил бы ты эту дурь из головы, одна блажь, только намаешься с ней, ведь совсем неуправляемая, да и не простит тебе никогда.

— Управимся, я всегда добиваюсь своей цели, ты меня знаешь. А то, что произошло, так моей вины тут почти и нет, тут стечение роковых обстоятельств. И я давно покаялся, мой личный духовник отпустил грех.

Он так и сказал: «личный духовник», будто речь шла о персональном шофере. Я поморщился, но продолжал слушать.

— Э-э, не говори! Сколько ни кайся, а Евгению Федоровну не прошибешь. Это кремень, камень.

— Вода камень точит. И вовсе она не такая, ты не прав. У нее душа нежная, ранимая. Она умная, красивая, талантливая. Иной раз просто поставлю перед собой ее фотографию — и смотрю, обо всем забываю, так час может пройти. Я ведь в мертвом мире живу, среди мертвецов, а она словно вода живая. Мне именно такая нужна, для собственного спасения, другой не надо.

Меня вновь покоробили его слова о «собственном опасении».

— Ты думаешь, почему я корабль хочу купить? — продолжил Борис Львович.

— А я теперь уже догадался, — отозвался Заболотный.

— Правильно, для нее. Ей в подарок. Не примет — выведу его на Волгу и пущу на дно. Чтобы знала — я не трясусь над каждой копейкой, мне не корабль нужен, а она. Так ей и передай. Нет, сам скажу, при встрече. Скоро мы с ней должны увидеться.

— Вот выдумал — корабль топить, если Женя откажется! Болен ты, что ли, Борис Львович? Околдовала она тебя? Да я тебе на этом судне такой бизнес сделаю! Из Астрахани станем арбузы возить с рыбой, отсюда — оргтехнику или еще что-нибудь. А об иностранных туристах забыл? Для них это экзотика, только рекламу развернуть.

— Мне не прибыль нужна, а Женя, — упрямо повторил Борис Львович. — Она — мой капитал.

— Ну что с тобой поделаешь? — осердился Заболотный. — А я бы тебе мог кое-что рассказать о Евгении Федоровне, чего ты не знаешь. И у тебя бы появился в руках козырь против нее, тогда бы вы заиграли на равных. По крайней мере, дело бы твое сдвинулось с места.

— О чем ты толкуешь?

— Есть у меня кое-какая информация. Но она денег стоит. Тысячу долларов.

— Да ты всё врешь, наверное? Я же тебя знаю. Тысячу долларов! Не хочу слушать.

— А зря. Может быть, я тебе не информацию, а лекарство предлагаю. Потому что ты болен Женей. Ну что, клюнул?

— А иди ты! — неуверенно проговорил Борис Львович. — Впрочем, сто долларов тебе, может быть, и дам. Смотря что скажешь.

Больше мне ничего услышать не удалось, поскольку в коридоре появился Сеня, гремя башмаками. Я отскочил от двери.

— А где они? — спросил он.

Из каюты появились Борис Львович и Заболотный.

— А мы вас ищем, — произнес я, уступая дорогу.

Пока мы шли в кают-компанию, Борис Львович успел мне шепнуть:

— Ты Жене письмецо мое передал?

— Нет, сжевал, пока сидел в контрразведке.

— Не валяй дурака, мне знать надо. Как она среагировала?

— Сказала, прочитав, что «теперь-то всё и разрешится».

— Что это означает?

— Ну, Борис Львович, сами разгадывайте. У меня голова слабая по этой части.

— Ладно, мы ее починим. А это тебе за труды, — и он сунул мне в ладонь бумажку.

Я, отстав от всех, развернул пятидесятидолларовую купюру. Повертев ее и подумав, положил в карман. Если Борис Львович искренно любит сестру, то почему не взять? Что в том плохого? И я уже знал, как распоряжусь этими деньгами. Но пока меня не оставлял в покое услышанный разговор между Борисом Львовичем и Заболотным. Я не представлял себе сестру в роли судовладельцы. И вообще — как она на это отреагирует? Все же, дар необычный, почти царский.

У меня было какое-то двойственное ощущение: с одной стороны, непонятный восторг, мечты, планы; с другой — понимание того, что это закамуфлированный подкуп и ничто иное. Но если корабль сохранится, пусть в руках Жени, то почему бы ему не остаться тем, чем был до сих пор — паломническим судном? «Плавучей церковью», — как назвал Павел.

Но пока еще ничего не было ясно. Игнатов, возможно, и не продаст корабль, а я теперь уже думал, что лучше бы сделка состоялась. И был на стороне Бориса Львовича. Вот только не выходили из головы слова Заболотного о том, что он владеет какой-то информацией о сестре. Что он имел в виду? Почему это было бы «козырем» в руках Бориса Львовича? Всё вокруг окутано некоей тайной, которую мне страшно хотелось разгадать.

Игнатов с Борисом Львовичем затворились в капитанской рубке, а мы остались в кают-компании. Собственно, нам здесь уже нечего было делать, но Заболотный всё тянул резину: ему больше всех хотелось узнать, чем завершится дело? Сеня листал журналы, а я отвел Павла в сторонку.

— Вот! — протянул ему пятидесятидолларовую купюру. — Пусть будет первым взносом на часовню.

— Откуда у тебя? — подозрительно опросил он.

— С неба упали, — пошутил я. — Бери, чего ты?

— Нет, пока не окажешь, не возьму.

Он был тверд в своих словах и тут мне пришлось солгать:

— Это, видишь ли… Женя недавно продала один портрет, мэрского деятеля, и ей хорошо заплатили. А когда я сказал, что ты собираешься часовню строить, она и просила меня передать.

— Сама просила?

— Сама, сама.

Я видел, что он очень обрадовался, даже зарделся. Взял купюру и сунул ее в конверт. Потом достал записную книжку и открыл на чистой странице.

— Пишу: от Евгении Нефедовой — пятьдесят долларов, — пояснил он мне. — Хорошо, что первый взнос от твоей сестры, знаменательно, теперь дело непременно пойдет. Она принесет удачу, я верю.

Он так воодушевленно и искренно это сказал, что мне стало стыдно за свою ложь. Получалось, что я с первым-то взносом его и обманул. И как теперь может «пойти дело», если в нем изначально неправда скрыта? Но теперь было поздно что-то разъяснять, и я стушевался.

— Куда после отправимся? — спросил, подходя к Павлу, Заболотный. — Ты вроде решил к Петру Григорьевичу Иерусалимскому заехать?

— Надо. Но хотелось бы переговорить и с батюшкой, отцом Димитрием.

Я знал, о ком идет речь, это была почти легендарная личность. Мне тоже очень не терпелось с ним повидаться. Я был у него вместе с Павлом всего раза три, но вынес в душе столько, что хватило бы на много лет вперед.

— Оно, конечно, пользительно, — сказал Заболотный, — но ведь батюшка тебе средствами-то не поможем.

— А мне от него лишь совет нужен, — ответил Павел. — Иные слова дороже денег.

— Тут я с тобой, пожалуй, соглашусь. Но я и о твоей просьбе не забыл. Насчет бандитов. Звоню уже, авось встретимся. А что же наши переговорщики все не выходят?