Ричард Уэст - Иосип Броз Тито. Власть силы

Закончив с газетами, Тито, как правило, брался за письма и официальные документы, затем принимал посетителей. Особая категория посетителей состояла из старых друзей и родственников Тито.

Обычно раз в год школьные друзья Тито и его знакомые из деревень в Веловарской округе, где Тито проживал после первой мировой войны (в Велико Тройство – Святой Троице – к удивлению многих сохранившей свое название и при коммунистах), приезжали повидаться со своим старым товарищем. Они оставались у него на день-два, получали подарки, после чего разъезжались по домам.

Тито путешествовал по всей стране, посещая села и фабрики, становясь почетным гостем на праздниках и юбилеях. Дедиер описывал состоявшуюся в 1951 году в Ужице, что в Западной Сербии, встречу, посвященную 10-й годовщине недолго просуществовавшей Красной республики.

«Мы прибыли на автомобиле, и на въезде в Ужице нас встретила толпа, состоявшая из более чем пятисот бывших партизан. За городом, на холме, разожгли костры и стали жарить ягнят на вертеле. Старые партизаны привели туда Тито, уселись вокруг костра, ели и пели старые партизанские песни».

Дедиер упомянул также и о мерах предосторожности, предпринимавшихся для безопасности Тито:

Кремлю очень хотелось бы увидеть Тито мертвым… Летом 1952 года русские отправили в Югославию группу террористов из соседней Болгарии. Эта группа убила одного нашего подполковника, награжденного орденом Народного Героя Югославии. У русских было много способов заброски диверсантов через югославскую границу, протяженность которой со стороны стран – сателлитов Кремля составляет 1250 километров. Дунай также протекает по всей Югославии, и русские, венгерские и румынские суда запросто могут провезти на своем борту группу диверсантов. Несмотря на постоянную опасность, не предпринимается никаких особых мер предосторожности по охране Тито, когда он отправляется на митинги. Меры остаются примерно такими, как и у американцев – у службы по охране президента США, когда он едет в Нью-Йорк для выступлений в ООН.

Тито принимал много гостей из-за рубежа. Рядом с ним находился переводчик, когда он встречался с англичанами или американцами. Хотя он и понимал почти каждое слово по-английски, у него постоянно возникали трудности при разговоре. Помимо русского, чешского и словенского, Тито неплохо, с венским акцентом, говорил по-немецки, а также по-киргизски – этим языком он овладел во время своего пребывания в Сибири; кроме того, он читал по-французски и по-итальянски.

После обеда Тито обычно отправлялся в свой кабинет, чтобы почитать только что вышедшие в Югославии книги.

Ему особенно нравился труд Милована Джиласа, посвященный черногорскому поэту Петру Негошу [410].

Любимыми зарубежными писателями Тито были Бальзак, Стендаль, Гете, Драйзер, Марк Твен, Джек Лондон, Эптон Синклер, Синклер Льюис и Киплинг. Следует отметить, что пять из девяти перечисленных авторов – американцы, и среди всех нет славян. Литературные вкусы Тито сформировались в годы его юности, когда он мечтал об эмиграции в США.

После обеда Тито иногда играл в шахматы, впрочем, не очень хорошо – Дедиер как-то обыграл его со счетом 6:2.

«Тито обычно играет очень эмоционально. Он всегда комментирует ходы соперника, но когда у него самого возникают трудности, он очень долго раздумывает, прежде чем сделать свой ход».

Иногда Тито днем совершал верховые прогулки или играл в теннис. Порой он запирался в своей комнате и играл на аккордеоне, подаренном ему на шестидесятилетие. Он предпочитал легкую венскую музыку, а из классики отдавал предпочтение Бетховену и Чайковскому. Джаз Тито считал сумбуром, а когда ему сказали, что молодежь любит джаз, он ответил: «Все это так, а вот лично я принадлежу к старшему поколению».

Ему нравилось искусство Ренессанса, а из более современных художников он любил Делакруа и ранних импрессионистов. Советскую школу соцреализма он презирал: «Возникает впечатление, что картины создаются бездушными людьми – похоже, что они пользуются лопатами вместо кистей».

По вечерам Тито часто смотрел фильмы, предпочитая всем остальным кинокартины Лорела и Харди. Он имел обыкновение играть в бильярд и беседовать со своими друзьями, особенно Карделем, Джиласом и Ранковичем: «Это были разговоры на равных, когда каждый, конечно же, ведет себя в соответствии со своим темпераментом, и, что характерно, все четверо стараются понять друг друга, глядят друг другу в глаза, хотя при этом вовсе не обязательно достигают одного и того же решения» [411].

Через несколько месяцев после выхода в свет книги «Тито рассказывает» этот дружественный квартет распался – в опалу попал Милован Джилас.

Так хорошо начавшемуся для Тито 1953 году, вселившему в него массу надежд, суждено было закончиться двумя неожиданными и неприятными событиями.

Первым было решение Соединенных Штатов передать часть Триеста – зону «А» – итальянцам.

Вторым стал факт публикации статей Джиласа, что повлекло за собой позднее изгнание автора из руководства и даже тюремное заключение.

При этом «дело Джиласа» стало на какое-то время главным событием в медленном процессе упадка международного коммунизма, ускоренном затем речью Хрущева на XX съезде КПСС и солженицынским «Архипелагом ГУЛАГ».

И триестский кризис, и «дело Джиласа» возникли во время моего пребывания в Югославии и чрезвычайно возбудили окружавших меня людей.

Хотя я и пытаюсь поместить эти события в контекст карьеры Тито и новейшей истории Югославии, я также использую отдельные мои воспоминания и личные наблюдения.

Совместное англо-американское заявление по поводу Триеста появилось днем 8 октября 1953 года. Ранним утром того же дня я прибыл в Белград из Словении, простояв всю ночь в поезде и ужасно устав. Скоро я оказался в студенческом общежитии имени Иво Лола Рибара, располагавшемся на проспекте Революции, бывшем бульваре Короля Александра, а позднее – бульваре Красной Армии. Дружески обменявшись приветствиями с моими соседями югославскими студентами, я забрался в постель и уснул. Несколько часов спустя я был разбужен криками, раздававшимися как внутри общежития, так и на улице.

Студенты, которые всего лишь несколько часов назад были так любезны со мной, теперь угрюмо сообщили мне о решение по Триесту и заспорили друг с другом, не устроить ли мне «батину» (взбучку) – о значении этого слова я позднее узнал из словаря.

В тот же день разъяренная толпа прошлась по всему Белграду, задирая иностранцев, громя помещения американских и английских библиотек, – совсем так же, как та толпа, которая 27 марта 1941 года разгромила германское туристическое агентство и сорвала со здания флаг со свастикой.