Михаил Кураев - Записки беглого кинематографиста

— Апостол Павел? Вот так сразу и не вспомню…

— Но вопрос в мече. Тема нам, военным, близкая. Кто отсек в Евангелии, когда Христа брали, ухо какому-то рабу? Известно — апостол Петр. А при чем здесь Павел, вернее, меч у Павла?

— Если уж у вас в роте про Пигмалиона знают, думаю, и с апостолом Павлом разберетесь, — заподозрив какую-то ловушку, ушел от ответа живописец. — Вот у меня встречный, так сказать, вопрос есть, я ведь тоже с военными не каждый день вот так встречаюсь…

— Это как товарищ капитан, все вопросы к нему.

— Спрашивайте, конечно, только, раз уж мы разговариваем, может, и представимся? Меня зовут Анатолий. Старший лейтенант — Михаил…

— Очень приятно, — сказал художник, но руки не подал. — Юрий. Елена. И вопрос мой как раз на эту тему. Вы же сейчас не на службе, насколько я понимаю, а обращаетесь друг к другу как будто в строю.

— Вы совершенно правы, — поспешил с ответом старший лейтенант. — Это ведь в каждой роте, в каждом батальоне по-своему. Как в народе говорят, в каждой избушке свои погремушки. А что в нашей избушке? Что у нас за окном? — И, не услышав ответа, сказал: — Нор-ве-гия! Страна натовская. Вам скажу доверительно: машины у нас в парке стоят с полным боекомплектом. Мало ли что. Тревога. Приказ. Массу воткнул. Давление масла поднял. Двигатель запустил — и вперед, за Родину!

— И вы верите, что Нор-ве-гия может на вас напасть?

— А это то же, что с Чеховым. Не наш вопрос. Наша задача — любить и защищать. Все. А теперь сами рассудите, сможет ли товарищ капитан, если будет меня Мишей звать, не моргнув глазом приказать мне со своим взводом пойти туда-то и умереть там с честью? Он мне скажет: Миша, иди… А я скажу: Толя, ты что, там убивают. А если он не может приказать мне умереть, то какой же он командир? Кое-где, конечно, все эти «Толя-Миша» бывают, но в случае чего ничего хорошего из этого не выйдет.

— Верно говорите, товарищ старший лейтенант, так что можно еще по рюмочке.

— Дело-то у нас крайне простое. Учимся убивать, правильно, товарищ капитан? — разливая водку, спросил командир взвода.

— Ну зачем же так резко, учимся поражать цели, с места и в движении.

— Товарищ капитан, как видите, у нас человек деликатный, а я еще добавлю наблюдательный. Это он с порога заметил сходство между Еленой и мужественной покорительницей Заполярья. Сходство поразительное. Вот все бы художники так рисовали!

Польщенный мастер расхохотался явно иронически, женщина зарделась.

— Может, за знакомство? — Старший лейтенант приподнял графин.

Юрий, продолжая смеяться, как бы отгородился от предложения ладонями.

— Похвалить художника за сходство, — отсмеявшись, сказал живописец, — это как певца похвалить за то, что ноты знает.

— А ведь вы правы, — сказал командир взвода, — художников надо хвалить умеючи. А спели вы Леночку ого-го. Можно сказать, воспели. Мы же в полку тоже часто обсуждаем формы поощрения. Здесь методика важна, даже у нас. А у вас, там, где эстетика, там же черт ногу сломит. Вы ж меня понимаете…

Художник поощрительно кивнул.

— Принято как считать? Для правильной оценки художественного произведения очень важно умственное и душевное развитие. Вы, Юрий, со мной согласны?

Судя по тому, как Лена взглянула на живописца, ожидая, что он скажет, у нее своего суждения на этот счет не было.

— Обе эти вещи, конечно, желательны, — примирительно сказал Юрий.

— Вот видите, желательны, и только. Стало быть, не самое главное. И здесь с вами согласится датский ученый Серен Кьеркегор. Вы его небось как облупленного знаете? Говорят, он считал, что для тех, кто судит об искусстве, для эстетиков, главное не умственное и даже не душевное развитие, а непосредственность.

— И где же это так о Кьеркегоре говорят? — без улыбки спросил художник.

— Да хоть у нас в роте. Нас же, военных, валенками считают, ну, сапогами, все равно, и забывают, что мы имеем досуг. Незапланированный досуг. В армии же свободное время случается самым неожиданным образом. Вышли в поле, это так у нас называется, здесь-то сопки в основном. Вышли. Развернулись. Замаскировались…

— Караул, — напомнил капитан.

— Правильно товарищ капитан напомнил, обязательно караул. Динамики нет. Приказа на движение. Карты только полевые, азартные игры запрещены. Что делать? Ну, политбеседа. А потом? Вот и говорим, о чем только не говорим.

— И о Кьеркегоре?

— Да кто о чем может. Вы библиотеку нашу видели, полковую? Нет, конечно, как бы жалуясь и с надеждой на понимание, проговорил командир взвода. Хочется же хоть понемногу, но знать побольше. Солдаты такие вопросы иногда задают. Народ-то у нас, слава богу, грамотный. А ты офицер, военная интеллигенция, надо марку держать. Раз не ответил, два не ответил, он к другому пойдет. А вдруг ему неправильно ответят? Вот зачем у нас в библиотеке четыре экземпляра «Философии общего дела» Федорова Николая Федоровича. Кому у нас в полку нужна его загробная заумь? А вы говорите — Кьеркегор. Конечно, заряжающий Ширинов у меня и понятия не имеет, что у этого датчанина есть труд под названием «Наслаждение и долг». Листали небось?

Лена обернулась к Юрию, ожидая признания.

— Не имел счастья, — сказал художник.

— Ой, по глазам вижу, что листали, листали, — настаивал на своем старший лейтенант.

— Вам же говорят, что не читали и не листали, — заступилась за друга Елена, предполагая, что под сомнительным названием и содержание не лучше.

— Ну, раз так, конечно, верю. Но эта же мысль у него и в «Дневниках» есть. Уж «Дневники»-то знаете. У нас в роте тоже так: один одно читал, другой другое. Народ разный. Кто чем увлекается. Поэзией, например. Вот Федоров, у нас свой Федоров есть, тоже капитан, командир разведроты, так он Баркова всего наизусть знает.

Юрий отпрянул и выжидающе посмотрел на офицера.

— Баркова? — переспросила Лена. — Он в «Юности» печатается?

— В «Юности» его не могли печатать, он старый, — убежденно сказал капитан Вальтер, поклонник журналов «Крокодил» и «Огонек».

— Товарищ капитан совершенно прав. В «Юности», Елена, — это Бортков, не Барков, а Бортков, Николай, из Краснодара. «В Черном море в общей ванне все купаются подряд…» Это как раз Бортков. А Барковых было два. Один, Иван, сподвижник… Можно так сказать, товарищ капитан?..

— Можно, — чуть подумав, сказал капитан.

— Мнения расходятся, считать его сподвижником Ломоносова или не считать. Юрий наверняка про Баркова получше всех нас знает…

— Н-но… — опасаясь, что хватившим водки танкистам придет на ум припомнить что-нибудь из Баркова, хотел предотвратить опасность Юрий.

— Их же часто путают, Ивана и Дмитрия, друга не Ломоносова, а Пушкина, можно так сказать, товарищ капитан?

— А ведь, пожалуй, нет, — сказал Вальтер, не подозревавший о существовании еще одного Баркова, поскольку капитан Федоров о нем никогда не упоминал.