Джованни Казанова - История моей жизни

Г-жа д’Юрфе была скупа. Тратила она никак не более тридцати тысяч ливров в год, а с остальными сбережениями, составлявшими вдвое большую сумму, играла на бирже. Биржевый маклер покупал для нее королевские процентные бумаги, когда они шли по самой низшей цене, и продавал, когда их курс повышался. Таким способом преумножила она свое состояние. Она много раз говорила, что готова отдать все, чем владеет, дабы стать мужчиной, и знает, что зависит это от меня.

Я сказал ей однажды, что и в самом деле могу осуществить сию операцию, но никогда не отважусь, поскольку принужден буду умертвить ее.

— Я знаю, — отвечала она, — знаю даже, какую смерть мне придется принять, и я готова.

— И какой вам представляется, сударыня, ваша кончина?

— Я умру от снадобья, что унесло Парацельса, — живо ответствовала она.

— И вы полагаете, душа его перенеслась в иное тело?

— Нет. Но знаю почему. Он не был ни мужчиной, ни женщиной, а надобно непременно быть тем или другим.

— Правда ваша, но известен ли вам состав снадобья и что без вмешательства Саламандры изготовить его невозможно?

— Так, наверное, и есть, но этого я не знала. Прошу вас, спросите у каббалы, есть ли у кого в Париже это снадобье?

Я тотчас понял, что она считает, будто снадобье есть у нее, и, не колеблясь, составил нужный ответ, изобразив глубокое удивление. Она ничуть не поразилась, а, напротив, восторжествовала.

— Вот видите, — сказала она, — не хватает единственно ребенка, носителя божественного семени. Я знаю, это в вашей власти, и не верю, что вам не достанет мужества решиться из-за неуместной жалости к дряхлому моему остову.

При этих словах я встал и отошел к окну, что выходило на набережную; так простоял я полчетверти часа, размышляя над ее безумствами. Когда я воротился к столу, за которым она сидела, она посмотрела на меня внимательно и взволнованно воскликнула:

— Возможно ли, друг мой? У вас на глазах слезы! Я не стал ее разубеждать, взял со вздохом шпагу и ушел. Ее карета всякий день была в моем распоряжении и теперь ждала меня у ворот.

Брат мой был принят единодушно в Академию — на выставке его батальное полотно заслужило одобрение всех ценителей. Академия сама решила приобрести картину и уплатила брату пятьсот луидоров, что он за нее спросил. Он влюбился в Коралину и женился бы на ней, когда б она ему не изменила. Он так оскорбился, что, желая отнять у нее всякую надежду на примирение, меньше чем в неделю женился на танцовщице из кордебалета Итальянской комедии. Свадьбу пожелал устроить г-н де Санси, церковный казначей, весьма любивший эту девушку; в знак благодарности за благое дело, что совершил мой брат, женившись на ней, г-н де Санси доставил ему заказы на картины от всех своих друзей, открыв дорогу к богатству, которого он добился, и великой славе, которую он завоевал.

Во время свадьбы г-н Корнеман завел со мной разговор о нехватке денег в казне, побуждая обратиться к генерал-контролеру и предложить действенное средство. Он сказал, что если уступить по сходной цене королевские процентные бумаги амстердамской торговой компании, то можно взамен получить бумаги другого государства, не воспрещенные к продаже как французские, кои можно будет легко обратить в деньги. Я просил его никому об этом деле не рассказывать и обещал им заняться.

На другое утро я немедля отправился к своему покровителю аббату, каковой счел оборот превосходным и посоветовал мне самому ехать в Голландию с рекомендательным письмом от герцога де Шуазеля к господину д’Афри, которому можно было бы перевести на несколько миллионов ценных бумаг и сбыть по моему усмотрению. Он велел сперва обсудить дело с г-ном де Булонем и, главное, держаться поувереннее. Он убеждал, что если я не стану просить денег вперед, то мне дадут столько рекомендательных писем, сколько я захочу.

Я сразу загорелся. В тот же день повидал я генерал-контролера, каковой, найдя идею мою превосходной, сказал, что герцог де Шуазель должен быть завтра с утра в Инвалидном доме и мне надобно переговорить с ним без отлагательства и вручить записку, каковую он сейчас напишет. Он обещал отправить послу на двадцать миллионов ценных бумаг — на худой конец, они вернутся обратно во Францию. Я, нахмурившись, отвечал, что, если не требовать лишнего, бумаги, надеюсь, не вернутся. Он возразил, что скоро заключат мир, а потому я должен уступать бумаги с самой малой скидкой; в этом деле я буду подчиняться посланнику, каковой получит надлежащие указания.

Я был столь горд поручением, что во всю ночь не сомкнул глаз. Герцог де Шуазель славился быстротой в делах; едва он прочел записку г-на де Булоня и пять минут меня послушал, как приказал составить письмо к г-ну д’Афри, прочел его про себя, подписал, запечатал, вручил мне и пожелал счастливого пути. В тот же день выправил я паспорт у г-на Беркенроде, попрощался с Манон Баллетти и всеми друзьями, за выключением госпожи д’Юрфе, у которой должен был провести весь завтрашний день, и доверил подписывать лотерейные билеты моему верному приказчику.(…)

Получив у г-на Корнемана переводной вексель на три тысячи флоринов на жида Боаса, придворного банкира в Гааге, я отправился в путь; в два дня доехал до Анвера и там сел на яхту, что доставила утром меня в Роттердам, где я отоспался. На следующий день, в Сочельник, прибыл я в Гаагу и остановился у Жаке, в трактире «Английский парламент». Я немедля отправился с визитом к г-ну д’Афри и явился в тот самый момент, когда он читал письмо герцога де Шуазеля, извещавшего обо мне и моем деле. Он оставил меня обедать вместе с г-ном Кудербахом, поверенным короля Польского, курфюрста Саксонского, и побуждал меня приложить все усилия, присовокупив, однако, что сомневается в успехе, поскольку у голландцев были все основания полагать, что мир так быстро не заключат.(…)

Г-н д’Афри приехал с ответным визитом в «Английский парламент» и, не застав меня, запискою просил его навестить — у него есть для меня новости. Я пришел, пообедал и узнал из послания, полученного им от г-на де Булоня, что он может предоставить в мое распоряжение двадцать миллионов только из расчета восьми процентов убытка, ибо мир вот-вот будет заключен. Посол посмеялся над этим, и я тоже. Он посоветовал мне не доверяться жидам, самый честный из которых всего лишь меньший плут, и предложил рекомендательное письмо к Пелсу в Амстердам, каковое я с благодарностью принял; дабы помочь продать акции гетеборгской Индийской компании, он представил меня шведскому посланнику. Тот адресовал меня к г-ну Д. О.

Я отправился накануне праздника Иоанна апостола по причине собрания самых ревностных франкмасонов Голландии. Ввел меня граф Тот, брат того барона, что упустил свое счастье в Константинополе.(…)