Ясуси Иноуэ - Хозяйка замка Ёдо

Сёдзи раздвинулись, показался мужской силуэт. Это был Такацугу — она узнала его по одежде, той самой, в которой он приходил к ней, и вышла из своего укрытия. Кузен ошеломлённо взирал на неё несколько мгновений, затем, босой, спустился в сад, как будто хотел помещать нежданной гостье приблизиться к его покоям. Однако, оказавшись совсем рядом с ней, он, вероятно, вдруг испугался, что кто-нибудь невзначай увидит их вместе, и поспешно увлёк девушку за собой к энгаве, поднялся сам и помог ей.

— Что за безрассудство? Вы ставите меня в неловкое положение! — прошептал Такацугу.

Тятя открыла было рот, чтобы ответить, но кузен помешал ей, добавив строго:

— Извольте удалиться немедленно!

— Я последую вашему совету и перееду в Дзюракудаи. Моё решение принято, — громко сказала Тятя, и Такацугу, опасливо оглядевшись, потянул её за собой в павильон.

Своим приходом она, по-видимому, отвлекла его от сочинения какого-то послания — на низком столике были разложены письменные принадлежности, там же стояла свеча. После сумрака, царившего в саду, помещение казалось ярко освещённым.

Они сели возле столика лицом к лицу, и Тятя повторила:

— Я решила переехать в Дзюракудаи. Потому и пришла. Я хочу провести эту ночь здесь, у вас.

Пока она говорила, кузен смотрел на неё не моргая.

— Вы в своём уме, княжна? — Голос прозвучал приглушённо, словно Такацугу боялся быть услышанным кем-то, кроме Тяти.

— Я что, похожа на сумасшедшую? — Девушка подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза. Её удивил вопрос кузена, потому что за все двадцать лет своей жизни она ни разу ещё не чувствовала в себе столько хладнокровия и здравомыслия. Перед внутренним взором, как никогда ясным и пронзительным, минувшие годы выстроились один за другим в этой пронзительной ясности, вытянулись пройденной долгой дорогой.

Ночь последнего штурма Одани, оставшаяся в памяти как причудливый образ из какого-нибудь сновидения… О-Ити, нежная матушка… Младшие сестрёнки… Отец, Нагамаса, в чёрных доспехах… Ещё одна тревожная ночь, когда они узнали о смерти Нобунаги в Хоннодзи… Праздник мириада фонариков в Адзути… Белые кони, сказочные создания, выходящие из моря огня… Свадьба матери… Серебристые снежинки, без устали кружащие в тёмном северном небе… Отчим Кацуиэ выступает в поход… Бегство из Китаносё, тряска в паланкине, рассекающем густую ночную мглу…

Картинки прожитого сменяли друг друга. Тятя отчётливо помнила каждый день своей жизни, могла перечислить все события, даже самые незначительные, в мельчайших подробностях.

— До недавнего времени я думала о самоубийстве. Но теперь всё изменилось. Я хочу жить. Мой отец, мой дед, моя матушка, мой отчим — все они сражались и оставались среди живых до последнего, все покинули этот мир, лишь когда пламя объяло их замки. Я тоже буду жить до тех пор, пока меня не лишат выбора, пока не смогу поступить иначе, как только схватить кинжал и вонзить его себе в горло.

Такацугу слушал её молча, как будто слова и само поведение кузины не позволяли ему ни возразить, ни выразить своё согласие. И тогда Тятя с тем же выражением произнесла:

— Я хочу провести эту ночь с вами, в ваших покоях.

Когда-то Такацугу предложил ей руку и сердце. Теперь она хотела отдать ему своё тело. На этот шаг её толкнула вовсе не любовь — в тот миг она не думала о любви и любви не ждала. Но огонь страсти, который некогда полыхал в глазах этого мужчины, не мог её обмануть, и она приняла решение добровольно отдать ему своё тело, которое рано или поздно вопреки её желанию достанется Хидэёси.

— Вы в своём уме? — повторил Такацугу.

— Я не безумна!

— Тогда откуда взялись эти безумные мысли? Перестаньте говорить о невозможном и извольте сей же час удалиться!

— О невозможном?!

— О совершенно несбыточном!

— Но почему?..

Их взгляды скрестились, сошлись в поединке, исход которого зависел от того, кто первым отведёт глаза, как будто это было важно — не проиграть.

— Я заклинаю вас уйти! Если вы откажетесь, мне самому придётся покинуть эти покои!

Тятя молчала. Такацугу начал подниматься, и в тот же момент, не отдавая себе отчёта в том, что творит, она вцепилась в полу его кимоно — точь-в-точь как он поступил годом ранее. В этом жесте было столько же решимости, но одержимость страстью, горевшая тогда в глазах Такацугу, сейчас отсутствовала во взгляде Тяти.

Такацугу высвободил подол кимоно и выскочил из павильона. Тятя долго ещё сидела в одиночестве, потом, уверившись окончательно, что он уже не вернётся, тоже встала.

Она вышла на энгаву, ведущую в сад, и, на этот раз очень медленно, преодолела расстояние, отделявшее Соколиный павильон от её собственной резиденции. В такт неторопливым шажкам она говорила себе, что отныне ей уже не быть простой юной девушкой, княжной без княжества; отныне она станет женщиной, чья жизнь будет неразрывно связана с судьбой самого могущественного мужчины в Японии. И не что иное, как почтение, смешанное со страхом, страхом перед будущей наложницей Хидэёси, побудило Такацугу отказаться принять в дар её тело…

Через день после отъезда Такацугу из Адзути к Тяте с нежданным визитом явился Удзисато Гамоо. В последний раз они виделись вскоре после битвы при Комаки, в 12-м году Тэнсё [63] 1584 г. , больше четырёх лет назад.

Тятя встретила гостя со всем подобающим почтением — ведь к ней пожаловал не кто-нибудь, а даймё Мацудзаки с доходом в триста двадцать тысяч коку. Теперь, в свои тридцать два, Удзисато был зрелым мужчиной, в его лице не осталось и намёка на юношескую свежесть и бесшабашность. Держался он приветливо, знакомый низкий голос приобрёл глубину, сообщавшую владельцу ещё больше спокойного достоинства.

— Княжна, — он называл её по-прежнему «княжна», — позвольте вас поздравить. Я, увы, не смог лично пожелать счастья и благоденствия вашим сестрицам по случаю заключения брачных союзов, однако на сей раз явился со всей возможной поспешностью.

Вот так, без лишних церемоний, он сразу поздравил её с тем, что вскоре ей предстоит стать наложницей Хидэёси, и не выразил при том ни смущения, ни видимого сомнения в благоприятности грядущего события.

— Вы, стало быть, полагаете, что всё складывается к лучшему? — спросила Тятя, стараясь выведать, что у него на сердце.

Взгляд Удзисато задержался на её лице чуть дольше, чем того требовали приличия.

— А как же иначе? Едва услышав весть о вашем переезде в Дзюракудаи, я счёл её благой во всех отношениях. Ежели вы дадите жизнь наследнику, княжна, этот ребёнок, в чьих жилах будет течь кровь Асаи, в один прекрасный день станет… — Удзисато не договорил, но Тятя мысленно закончила за него: «Правителем Японии».