Ясуси Иноуэ - Хозяйка замка Ёдо

Однажды Тятя снова услышала о Такацугу Кёгоку. Нагамори Масуда сообщил ей о том, что намерен послать к нему гонца с предложением присоединиться к стану Тоётоми. Известить об этом Тятю, с точки зрения Масуды, было делом вполне естественным — ведь Такацугу Кёгоку приходился ей шурином.

— Передайте правителю Оцу мои наилучшие пожелания, — безмятежно кивнула Тятя, хотя в тот миг волна забытых чувств затопила её сердце. Она ничуть не сомневалась, что, даже если бы Такацугу не был мужем Охацу, он по первому зову примчался бы на помощь ей и Хидэёри. Думая о том, что воин, который когда-то очень давно, в юности, владел всеми её помыслами, и ныне готов отдать за неё свою жизнь, она преисполнялась глубокого волнения. Твёрдо зная, что у неё в союзниках будет Такацугу Кёгоку, хозяин замка Оцу, Тятя чувствовала себя в полной безопасности. Один Такацугу стоил в её глазах десяти тысяч воинов.

Восемнадцатого числа неразбериха в Осакском замке достигла точки кипения. Цунамаса Сано, которому Иэясу поручил охрану западного крыла, где находились его частные покои, в тот день организовал отъезд наложниц и слуг своего господина в надёжное укрытие на земле Ёдо, сам же с пятью сотнями самураев отправился в Фусими. Вооружённые воины сновали из башни в башню с утра до вечера.

Девятнадцатого числа стало известно, что самураи Укиты, Кобаякавы и Симадзу осадили замок Фусими и начали штурм. Гонцы доставляли в Осаку новости с места событий каждый час.

В первый день восьмой луны Фусими пал; назначенный Иэясу комендант замка Мототада Тории вспорол себе живот. Пятого числа состоялась церемония награждения воинов, отличившихся при взятии Фусими, — господин Хидэёри пожаловал верных вассалов богатыми дарами.

Тятя знала, что отныне Фусими находится в руках их сторонников, но не вполне понимала, что творится в других землях. Повсюду шли сражения, однако судить о том, в чью пользу развивается ситуация, пока было слишком рано, а гонцы, которые один за другим, загоняя коней, со всех концов страны прибывали в Осаку, вносили ещё больше путаницы в общую картину. К тому же не все даймё чётко высказались, чью сторону они принимают. Не ясно было, к примеру, к какому стану следует отнести таких князей из дальних провинций, как Маса Санада, — к вражескому или своему.

А всё потому, размышляла Тятя, что в западных землях нет среди воинов личности достаточно яркой и могущественной, чтобы вокруг неё сплотились защитники Хидэёри. Мицунари Исида мог бы претендовать на роль предводителя, но ему приходилось решать сиюминутные вопросы — он как оглашённый метался между Осакой, Фусими и Саваямой, вместо того чтобы разрабатывать общую стратегию. Противоречащие друг другу приказы сыпались на западные войска со всех сторон, всё было не так, как во времена тайко, — война выходила из-под контроля. И даже Тятя понимала, что неразбериха связана с отсутствием полководца масштаба Хидэёси, человека, способного объединить и направить к одной цели усилия многих воинов.

В середине восьмого месяца лазутчики донесли, что военачальники из лагеря Иэясу покинули театр военных действий в Тохоку и собрались на совет в горной крепости Киёсу. Прослышав об этом, Тятя всерьёз забеспокоилась и отрядила гонца к Хидэаки Кобаякаве справиться о положении на фронтах. Кобаякава в полном боевом облачении лично явился в Тятины покои засвидетельствовать своё почтение ей и Хидэёри. «Положение столь серьёзно, — заявил полководец, — что медлить более нельзя. Мы сегодня же выступаем в Оми». В тот день резервные подразделения, расквартированные в Осаке, получили приказ покинуть город. К вечеру замок снова опустел. На страже с несколькими подчинёнными остался лишь Тэрумото Мори — большинству своих самураев он тоже велел идти на восток. Однако на следующий день неведомо откуда подоспело подкрепление, существенно усилившее осакский гарнизон.

В конце месяца последовала вереница сообщений о поражениях сторонников Хидэёри на всех фронтах. Первым пал замок Гифу; войскам князей Отани и Исиды был нанесён невосполнимый урон.

На восьмой день девятой луны Тятя получила новость, в которую долго отказывалась верить: Такацугу Кёгоку, средоточие всех её чаяний, только что заключил союз с кланом Токугава и теперь готовит свой замок Оцу к длительной осаде. Он строит укрепления, а его самураи уже перекрыли западной армии дорогу на восток. Всем было ясно, что он с самого начала замышлял предательство и притворился союзником западных сил, чтобы избавить себя от подозрений с их стороны, а сам между тем продолжал тайные сношения с Токугава и в конце концов, дождавшись удобного момента, поднял свои войска против сторонников Хидэёри с целью выбить почву у них из-под ног.

Тятю это известие ошеломило. Чтобы Такацугу обратил оружие против неё и её сына? Немыслимо! Это чудовищная ошибка! Двоюродный брат и родная сестра Охацу не могли её предать! Она давно потеряла надежду наладить отношения с Когоо, супругой Хидэтады, наследника Иэясу, поскольку считала, что над ними довлеет предопределённость кармы, но даже мысли не допускала, что подобный разлад может случиться между ней и Охацу или дамой Кёгоку. Неужели Тасуко, которая искренне любила Хидэёси и была так предана ему, что после его смерти стала монахиней, теперь последует примеру своего брата и перейдёт в стан Токугава, жаждущий стереть с лица земли род Тоётоми?

— Полагаю, правитель Оцу встал на сторону Токугава во имя былой дружбы и родственных связей, — сказал онемевшей от потрясения Тяте самурай, который сообщил ей об измене кузена.

Самурай, без сомнения, имел в виду «былую дружбу» и «родственную связь» Такацугу с Когоо.

С женой наследника Иэясу правителя Оцу действительно объединяли давние отношения. Так же как и с ней, с Тятей. Когоо была его свояченицей. Так же как и она, Тятя.

Её ошибка заключалась в том, что, думая о Такацугу, она принимала в расчёт лишь юношескую влюблённость, горевшую ярким пламенем между ними много лет назад. Этот чистый огонь исказил восприятие вещей, в нём сгорела реальность, остались лишь эфемерные узы, которые некогда крепко связывали их с Такацугу и о которых никто, кроме них двоих, не знал. На самом же деле именно эти узы могли сыграть против неё. Память во всех подробностях восстановила сцену в замке Адзути: обезумевший Такацугу, стоя на коленях, отчаянно цепляется за подол её кимоно, а она бесстрастно, с ледяной жестокостью отталкивает его. Быть может, для Такацугу пробил час мести? Быть может, того, что позднее она сама предложила ему своё тело и он демонстративно отверг её, было недостаточно, чтобы утолить его жажду возмездия?

— Кому дано читать в чужих сердцах? — тихо произнесла Тятя.