Владислав Бахревский - Долгий путь к себе

— Такова моя доля — быть королевой в разоренном королевстве, — сказала королева Мария для своих спутниц и для потомства.

Король Ян Казимир позволил евреям, насильно крещенным казаками, вернуться в свою веру.

С недоброй вестью приехал в Чигирин Караш-мурза.

Ислам Гирей собирает под Перекопом войска: турецкий падишах Магомет IV повелел хану идти на московские украйны. Падишаху нужны отменные гребцы на галеры, а лучше русских гребцов нет на белом свете.

— Нет, — сказал Богдан, — на московского царя не пойду. Грабить русских — все равно что самого себя грабить. Передай, Караш-мурза, своему великому хану: если он пойдет на Москву, то я, сложась с донскими казаками и с московскими воеводами, не дам совершиться злодейству.

Гетман знал: хан лжет. Верещак, казачий шпион при дворе короля, сообщил: поход на Москву затевает Потоцкий.

— Ничего изменить нельзя, ибо хан собрал войска! — возразил Караш-мурза гетману.

— А войскам платить нужно, так?

— Так, — поддакнул татарин.

— Сам бы ты, Караш-мурза, сложился войсками с Тугай-беем да сходил бы на Радзивилла. Он у меня теперь большой должник за кума моего. А хану скажи: Хмельницкий вместе с ордой готов на Василия Лупу идти. Я дочь господаря за сына своего сватаю, а Лупу упирается, выгоды своей не видит. Падишах Магомет поход мне этот дозволяет совершить.

Хан с ответом на предложение Хмельницкого не торопился, но мурзам набежать на Литву не запретил.

Костры выхватывали у ночи огромный круг.

Веселые гортанные голоса часовых вспугивали сычей, сычи всполошно кричали, ржали лошади, падали с неба звезды, а в огненном кругу, как в заклятом царстве, недвижно громоздились мертвенные человеческие тела. Это спали невольники.

Чтобы плакать, тоже нужны силы. У людей в огненном кольце даже на слезы не было мочи.

Трехтысячный отряд крымского мурзы Тугай-бея совершил набег на Литву и уводил более семи тысяч полону: молодых мужчин, девушек, детей.

У одного костра голова к голове лежали четверо невольников: литовец Ионас, двое украинцев, Лазарь да Тарас, и русский человек Антип.

— По молдавской земле идем, — сказал Антип, глядя, как извивается над ним пышущая жаром туча дыма, похожая на змею. — Рискнуть бы. Молдаване нашей веры люди, православные. В татарской земле бежать будет некуда. Там тебя не спрячут и хлеба на дорогу не дадут.

— Бегают! И от них бегают! — возразил Тарас. — Другой казак уже трижды на галерах турецких веслом махал, а все казакует.

— Не хотите вы рискнуть, ребята! — вздохнул Антип.

— Дуром не хотим голову потерять. Сам видел, как в капусту изрубили двух литовцев. Случая надо ждать. Верного случая.

Зашевелился маленький, тугой, как бочонок, Ионас. По-русски он знал мало, но ругаться умел.

— Проклятый Хмель! Христопродавец!

Тарас покрутился с бока на бок, аж в животе булькнуло.

— Ханская дружба тесна, как петля на шее. Татары и вас в полон гонят, литву да поляков, врагов наших, и нас при случае прихватывают. Недаром в народе ныне поют: «Бодай тебе Хмельниченко, перша пуля не мынула».

— Дивное дело! — помотал головой Антип. — За меня, русского, московский царь в ответе! За тебя, Иона, твой князь Радзивилл! За Тараса с Лазарем — Хмельницкий и все его Войско Запорожское. И на глазах у трех верующих кресту царей басурманы гонят нас в басурманскую свою неволю. Не угодили мы Господу! Думаю-думаю и придумать не могу — чем я-то не угодил? Злодейства за мной нету: не воровал, соседу козней не строил и не желал ему худого, жил, как все живут…

По-змеиному свистнула длинная тонкая плеть, ожгла говорящих — всех четверых достала. Татары любили молчаливых пленников.

Тугай-бей, сидя на коне, слушал своих сотников:

— Скоро граница. Полон большой, но разве воины не заслужили лучшей участи? Разве молдавский господарь помогает Хмельницкому воевать против поляков? Он даже младшую дочь не пожелал отдать за сына Хмельницкого! А Тимош приходится твоему сыну названым братом!

Тугай-бей выслушал сотников, поглядел на молдавское привольное село, лежащее в голубой долине, и показал на него плеткой.

— Алла-а! — полетело над молдавской землей. Запылали камышовые крыши, завизжали женщины, сбесился скот. Татарам даже грабить было лень, брали только людей.

В обреченно молчавшую вереницу невольников влилась заходящаяся в горе толпа молдаван.

Село исчезло за косогором, лишь столбы черной гари, перемешиваясь с вороньем, вздымались в синем утреннем небе.

Из-за холмов вытянулась жиденькая цепочка всадников — человек сорок. Тугай-бей с удивлением видел, что эта горстка безумцев идет наперехват его отряду. На всякий случай приказал изготовиться к бою.

— Это свои! — скоро доложили Тугай-бею разведчики. — Полковник Мудренко хочет говорить с тобой.

У полковника забрали оружие, он подъехал, сошел с седла, приложил руку к сердцу, поклонился.

— Тугай-бей, я воевал подо Львовом рядом с тобой. Весь мой отряд был из молдаван, почему же ты обошелся со своими союзниками, как с врагами?

Тугай-бей пожевал тонкими губами, сказал, глядя мимо Мудренко:

— Если среди невольников есть твои родственники, забери.

— Тугай-бей, я говорю о всех молдаванах!

— Мои люди много воевали, они не хотят приехать домой с пустыми руками. — И повторил: — Родственники есть — возьми.

— Возьми! Хоть кого-нибудь возьми! — кричали, тянули руки к Мудренко женщины. — Детей возьми! Моего! Моего! Моего!

Полковник прыгнул в седло, дал коню шпоры.

Тугай-бей вел отряд не таясь. Проходили под стенами сторожевой крепостенки. На стены поднялись воины и простолюдье. Бросали сверху невольникам еду.

— Защитите! — кричали им молдаване. — Нас схватили сегодня поутру. Чего смотрите? Завтра ведь и вас могут схватить. И схватят, если никому ни до кого дела нет!

Молчание было им ответом.

Тугай-бей остановил коня и разглядывал крепостенку, да так пристально, что сначала со стен исчезли обыватели, а потом и воины, один за другим, как по волшебству.

— Боятся! — усмехнулся Тугай-бей. — Взгляда боятся.

Но не все, видно, боялись татар. У села Братулены ударом из засады отряд Тугай-бея был рассеян, а невольники освобождены.

— Я был вынужден победить в этой справедливой битве! — Господарь Василий Лупу сорвал с головы шапку и бросил ее от себя прочь. — Логофет, ты не хуже моего знаешь: нужда заставила нас отозваться на чужую боль.

Георгий Стефан смотрел на господаря холодными умными глазами:

— Спасение от неволи семи тысяч христиан — это и божеское дело, и человеческое. В лице литовского народа Молдавия и ее господарь приобрели теперь не только союзника, но и друга. Шляхетское звание вам, ваша светлость, обеспечено.