Оливия Кулидж - Крестовые походы

Все это король понял так же хорошо, как я, а все мы знаем, как он долгие годы заботился о благосостоянии своего народа. Он не часто вспоминал о крестовом походе, но именно в это время перестал носить алое платье и отделанную мехом одежду, как подобало сеньору его ранга. Я думаю, он никогда не забывал историю, рассказанную человеком, приехавшим в Дамаск покупать рога и клей для наших луков. На базаре он встретил старика, который с издевкой выкрикивал: «Когда-то давно я видел, как прокаженный король Балдуин Иерусалимский разбил Саладина, хотя за Балдуином было лишь три сотни человек против трех тысяч у Саладина. А теперь вы дошли то того, что вас можно брать голыми руками, как домашний скот». Несомненно, святой король держался не как подобало витязю Бога, и он винил себя, считая свои ошибки причиной гибели многих людей.

Со своей стороны, узнав, какая судьба была дарована величайшему королю и святейшему из всех живущих людей, я засомневаться, давал ли Бог благословение хоть одному крестовому походу. Кроме того, видя, как мы были нужны во Франции, пока отсутствовали, я подумал, что Бог хочет, чтобы я посвятил остаток моих дней поместью в Жуанвиле, куда он меня поставил править прежде всего.

Когда король снова принял крест, господа мои, ему уже было более пятидесяти лет и его здоровье находилось в таком расстроенном состоянии, что обычно он не ходил сам, а позволял мне носить его на руках. Кто ему посоветовал, я не знаю, как и не могу понять, кто советовал самым разным папам объявлять крестовые походы против христианских императоров, стран или городов, с которыми им случалось поссориться. Наш святой король не всегда бывал прав, мои сеньоры, я так и говорил ему, когда он спрашивал моего совета. И в тот раз я сказал ему все, что думал, и ему это не понравилось.

Он отправился в путь и не вернулся. Половина французского рыцарства погибла с ним в том крестовом походе, в основном от чумы. В результате мы потеряли лучшего короля, равного которому не было в целом мире, и не достигли ничего. Когда я узнал о его смерти, у меня заболело сердце, потому что нас разлучила разность в наших мнениях. Однако, понимая, что наш добрый король уже пребывал в раю, я верил, что он сумел меня понять.

В прошлом году, когда папа объявил его святым, что, на мой взгляд, было всего лишь давно ожидаемым признанием, я помолился ему в моей часовне в Жуанвиле, так как долгие годы желал, чтобы церковь разрешила мне ему молиться. Той самой ночью милостью Божьей мне приснился король, стоящий напротив входа в мою часовню, в своем скромном сером платье, черном плаще и простой шляпе. Он удивительно мне обрадовался, а я был счастлив его увидеть.

«Мой господин, – сказал я, ибо речь во снах часто бывает такой глупой, – когда вы уйдете из Жуанвиля, я приготовлю для вас место в доме, которым владею в деревне Шевильон».

«Мой сеньор де Жуанвиль, – ответил король со смехом, – у меня нет намерения уходить так скоро».

При этих словах я проснулся, сердце мое успокоилось и перестало болеть из-за нашей последней разлуки на земле. Так как он пожелал остаться в Жуанвиле, я соорудил ему алтарь во славу Божью в моей часовне, чтобы служить мессы в его память. Если Людовик Святой меня простил, то разве есть здесь кто-либо, имеющий право порочить мою честь?

– Не думаю, что таковые найдутся, – серьезно согласился граф. Какая-то мысль, видимо, поразила его, и он повернулся к сиру Гуго де Бонвилю. – Скажи мне, сеньор управляющий, если бы король Филипп принял крест, о чем он уже говорил, ты последовал бы за ним в дальние страны или нет?

– Сомневаться в этом – значит сомневаться в моей чести! – вскричал управляющий двором.

Граф Людовик улыбнулся:

– Ты последуешь за своим господином, но сделаешь ли ты это из верности ему или из любви к Богу? Отправишься ли ты на Восток как придворный короля Филиппа или потому, что посчитаешь эту войну святой?

Сеньор де Бонвиль помедлил, но у Ангеррана де Мартиньи ум был более быстрым.

– Я отправлюсь за королем, моим сеньором, – произнес он, оглядываясь вокруг с видом человека, собирающегося сказать нечто умное. – Но сначала задам несколько вопросов тем, кто посоветует ему принять крест. – Он прислонился спиной к стене и протяжно выговаривал слова, наблюдая за их действием. – Мои сеньоры епископы, красноречивые проповедники и кем бы еще вы ни были, подсчитали ли вы, как часто папы призывали к святой войне по совсем не святым поводам и погружали христианский мир в пучину бедствий, стремясь достичь собственных целей? Видели ли вы посланцев святой церкви, ради денег продающих освобождение от обета крестоносца на улицах, у самого собора Святого Петра? Замечали ли вы, как епископы разъезжают будто принцы, а жирные аббаты откармливают себя словно свиней, и в то же самое время церковь жалуется на бедность? Считаетесь ли вы с тем, как мало заботился Бог о своем королевстве, которое даже Людовик Святой не смог спасти? Вот уже семь лет, как те, кто был когда-то бароном Святой Земли, трудятся как рабы в Египте или голодают, бежав в Кипрское королевство. Огромный город Акра, бывший их столицей, превратился в груду руин и в развалинах своих подвалов укрывает нескольких несчастных крестьян. Тогда ради Бога, мои сеньоры епископы и проповедники, объясните мне, по какой причине вы по-прежнему настаиваете, будто существует такое понятие, как святая война?

Порывы к великим крестовым походам умерли вместе с Людовиком Святым. Король Филипп Красивый говорил об экспедиции, но потому лишь, что нуждался в предлоге обложить налогами церковь. Правители были слишком заняты своим соперничеством в Европе. Папы утратили влияние, а умные головы разочаровались. Однако вера умирала трудно. Многим нравилось оглядываться назад, вспоминать идею папы Урбана о христианском мире, прекратившем все внутренние распри и привлеченном под Божье знамя. Крестовые походы продолжали обсуждаться, и сеньоры давали клятвы, терявшие значение перед лицом действительности.

Неверные, чувствуя себя в безопасности в своих владениях, становились все сильнее и сильнее. В течение одного века турки заняли всю Малую Азию и стали стучаться в ворота Константинополя, в прошлом Царьграда. Здесь через пятьдесят лет владычества латинян греческие императоры вернули себе трон. Константинополь оставался самым культурным городом мира, давшим пристанище искусствам и знаниям Римской империи, хранившимся в нем тысячу лет. Но, несмотря на все свое видимое великолепие, Константинополь умирал, его население сокращалось, его империя понесла ощутимый урон от дожа Дандоло и никогда уже не смогла восстановить былое могущество. Последним достижением великих крестовых походов оказалось разрушение империи, служившей оплотом христианского мира.