Жорж Бордонов - Реквием по Жилю де Рэ

Город так и кишел народом, уж можешь мне поверить. Крестьяне из соседних деревень, польстившись на разные угощенья, прямо валом валили. На зрительских трибунах сидели почтенные сеньоры, епископы и городские власти, а также знатные дамы и девицы — их набивалось столько, что яблоку негде было упасть. А Жиль восседал на троне под пурпурным балдахином, в окружении своих ближних…

Мистерия воссоздавала события, связанные с разгромом англичан, явлением Жанны в Орлеан, штурмом Турнеля и хождением в Реймс. Монсеньор Жиль играл тут далеко не последнюю роль. Был там и дофин Карл — это он вверил Деву заботам Жиля. Карл произносил такие вот слова:

Так Жиль стал служить Жанне. Представ перед Девой, он учтиво спрашивал ее:

Маршал был Жанне верным другом в любых обстоятельствах. Им обоим повсюду сопутствовала удача, она же привела их в Реймс, где короновали Карла.

Жанна, облаченная в ратные доспехи, держалась рядом с маршалом, тот восседал на великолепном Щелкунчике, а за ними неотступно следовал Герольд-Рэ в несравненном по красоте камзоле. Звонкие переливы церковных колоколов вторили гулкому благовесту большого соборного колокола. Мы все как бы вновь оказывались в Реймсе. Этот день и вправду был святым. Для Жиля. Воздух сотрясался от громогласных криков «Ура!». Жиля приветствовали даже более горячо, чем Деву…

А потом был пир, грандиозный, невероятный, не чета королевскому. Площади и улицы были заставлены столами с самыми изысканными яствами. Вино текло рекой! Следом за тем народ, сытый и захмелевший, пускался в пляс. Однако в самый разгар торжества, когда на небе вспыхивали первые звезды, Жиль куда-то удалялся…

Жиль:

— Но и тут я не добился того, чего хотел.

— Наконец-то вы признались!

— Ни игра актеров, ни воодушевление толпы — ничто не приносило мне желаемого удовлетворения. Все мои старания вновь обрести блаженство, что я испытывал, когда находился рядом с Жанной, были тщетными. Хоть эти зрелища удавались на славу, лично меня они вдруг стали разочаровывать. «Лотарингская дева» была набитой дурочкой — она боялась Щелкунчика, как черт ладана, лязг оружия и зов труб тоже приводили ее в ужас. «Маршал», со своими смешными ужимками, явно перегибал палку, он был самым жалким моим подобием. Так величественное зрелище мало-помалу превратилось в маскарад, а святая истина была просто-напросто осмеяна. Но простодушные зеваки, ничего этого не замечая, неистово хлопали в ладоши и орали: «Слава Жанне! Слава монсеньору де Рэ!» В то время как монсеньор де Рэ с окаменевшим от скорби сердцем возвращался в «Золотой крест» в компании друзей, разгоряченных зрелищем и вином. Пресытившись самим собой, он молчал…

В «Золотом кресте» нас ждал ужин. Хозяин постарался на славу. Я пил и ел, не зная меры. Из товарищей моих кто пел, а кто играл в кости или карты. На рассвете Сийе привел мне нового пажа, в серебряном сюркоте [34] Сюркот — род средневековой верхней одежды. , надушенного благовониями, искусно подстриженного, — в общем, довольно премилого. А я даже не удосужился узнать, кто он, откуда и кто его родители. В ярости я взял и перерезал ему горло. Жизнь выплеснулась из вены у него на шее так же, как вино из опрокинутого кувшина… Потом я забылся тревожным сном, напоминавшим скорее кошмар. А между тем мои верные друзья засунули тело мальчика в мешок и бросили за стенами города. Его так никто и не хватился…

Мастер Фома:

— С Маргаритой, моею хозяйкой, мы стали добрыми друзьями. Послушай я ее тогда, быть бы мне теперь орлеанцем — жил бы себе поживал в «Боге любви» и продавал жаркое! Маргарита была сущей провидицей. В ночь, когда состоялась мистерия, она то ли во хмелю, то ли под впечатлением увиденного, поцеловала меня, взяла за руку и говорит: «Вижу, как на твоем небосклоне надвигается гроза. Ты не умрешь, но некоторое время будешь жить, точно в кошмаре, сердце мое. Хозяин твой не тот, что ты думаешь. Он — посланник тьмы. Коли хочешь избежать беды, оставайся здесь, а нет — держись от него подальше».

Маргарита напоминала мне прорицательницу, что некогда сидела подле Жиля за столом в Шантосе. Она была такая же высокая, белолицая, черноволосая, с горячими устами и пылающим взором. А еще она походила на одну из монахинь, прислуживающих в Страсбургском соборе.

Но я не внял ее словам. И теперь, вспоминая ее мягкое тело, пышную копну волос, которые она распускала, чтобы порадовать меня, сердце мое наполняется трепетной грустью, а по телу разливается приятное тепло.

Рене де Ласуз:

Он находился в компании хитрого вида человечка, неопределенного возраста, без конца потирающего свои короткие розовые ручки. Его скошенный голый подбородок и губы переходят к носу наподобие куньей мордочки. Гладкие веки, увенчанные длинными белесыми ресницами, наполовину прикрывают черные, жестокие зрачки. Волосы, отливающие шелковистым блеском, аккуратно подстрижены и свободно ложатся на плечи. На выпуклом лбу ни одной морщинки.

— Еще раз говорю вам, монсеньор Рене, напрасно вы упорствуете. Наоборот, вам следует собрать как можно больше доказательств и изложить их в новом прошении, которое мы собираемся представить его величеству. Только в этом ваше спасение. Еще раз взвесьте все. Герцог, кроме телесного наказания, приговорил вашего брата к выплате пятидесяти тысяч золотых экю, если выразиться точно: «изъять их из собственности указанного сира по закону и справедливости», тем самым он вполне определенно выразил свое намерение.

— Окончательно завладеть Шантосе?

— Этот замок защищает герцогство Бретань со стороны Анжу. Одиннадцать башен — прекрасное укрепление. Долгие годы герцог подбирается к нему: сначала он воздействовал на монсеньера Жиля уговорами и лестью, затем сделал его своим должником и перешел к угрозам. Если вы не поспешите принять наши условия, замок перейдет к нему. Вам выпала честь представить прошение королю от имени Екатерины Туарской и мадемуазель Марии, ее дочери, а также от своего имени как брата и наследника. Все семейство поддержит этот шаг, сам граф де Лаваль заинтересован в вашем содействии.

— Это не терпит отлагательства?

— Ни дня, монсеньор. Герцог привык действовать без промедления. Берегитесь его!