Марина Александрова - Варяг

– Вот на свадьбе и увижу, – отшутился он.

– Смотри, не промахнись, – ответил князь. – Но слова я твои запомню. Коли выиграем мы битву, возьмем Корсунь, так я пошлю вестового, чтобы к нашему возвращению все к свадьбе готово было.

– На все твоя воля, князь,– ответил Эрик.

Вернувшись в свой терем в самом дурном расположении духа, Эрик застал настоящий переполох. Первым, кто попался ему на глаза, был Плишка с совершенно белым лицом и полными ужаса глазами.

– Что стряслось? – спросил Эрик, думая, что произошло, верно, что-то на самом деле худое – ишь как Плишка лицом-то осунулся!

– Нюта там... Того... – пролепетал Плишка заплетающимся языком, и Эрику показалось, что бесстрашный парень вот-вот сомлеет, как сырая баба.

– Рожает, что ли? – спросил Эрик и в ответ получил лишь слабый утвердительный кивок.

– Ну-ка, пойдем со мной, – Эрик взял Плишку за руку и, чуть ли ни силком потащил в трапезную. Слуга, вышколенный бабкой Преславой, явился через мгновение, после того как его позвали.

– Принеси нам меду, холоп, – приказал Эрик.

Плишка потом с трудом мог вспомнить, о чем говорил он со своим хозяином. Помнил только бесчисленные чарки меда, которые вливал в него Эрик. Когда, почитай уже под утро, откуда-то из глубины дома послышался истошный детский вопль, Плишка был настолько пьян, что еле стоял на ногах.

Через некоторое время к новоявленному папаше вышла сияющая бабка Преслава, объявила, что у Плишки родилась дочь, и повела его в жарко натопленную мыльню – смотреть на дитятко. Взглянув на крошечный комочек, который отнял у матери столько сил, Плишка моментально протрезвел и потянулся было к дочери, но Преслава тут же унесла дитя – от греха подальше.

Поцеловав крепко спящую Нюту, Плишка на цыпочках, осторожно, насколько ему позволял не до конца выветрившийся хмель, вышел из мыльни.

– Ну, поздравляю тебя, папаша, – хлопнул Эрик Плишку по плечу. – Парень, конечно, был бы лучше, но и девка, если в мать пойдет, будет не промах.

Плишка забыл от счастья все слова и только улыбался глупой, пьяной улыбкой.

Через несколько дней после того, как Плишка стал отцом, Эрик отправился в поход с князем Владимиром. Его провожали все домочадцы, включая непоседу Дара.

Перед отъездом Эрик отвел в сторону ключницу Преславу для важного разговора.

– Остается на тебе, старая, весь дом, – начал он. – С этим, я думаю, ты справишься. Но паче всего моего добра береги Лауру.

– Не изволь беспокоиться, господин хозяин, – проворковала, осчастливленная рождением правнучки, старуха. – Что с ней станется, с Лауркой твоей.

– Может и ничего... Все равно, береги ее.

– Да что с тобой? Али ты думаешь, что из похода не вернешься? – заподозрила неладное старуха.

– Не это меня тревожит, хоть и есть у меня такая дума. Но о другом говорю – Лаура непраздна, знаешь!

– А, батеньки! – фыркнула старуха. – Да я ей об этом уж который день твержу!

– Значит, ты, старая, обо всем наперед меня узнала и молчала? – возмутился Эрик.

– Ну уж, если на то пошло, то я и наперед самой Лауре об этом вызнала, – гордо заявила старуха. – От меня такого не скроешь!

– Ну, ладно, – вздохнул Эрик. – Теперь о другом с тобой говорить будем.

– О чем еще? – насторожилась бабка. – Али еще кто от тебя ребеночка ждет?

– Дерзишь, старая? – усмехнулся Эрик. – Нет, не в том дело. Вот, ежели, я из похода не вернусь, что делать станете? Ты об этом думала?

– А что о том думать? Думать о хорошем надо.

– Ведь матери моей все мое добро достанется, понимаешь? А что тогда с Лаурой станет? А с ребенком?

– Так ведь ты хозяин, ты и думай, а я уж приказания исполнять стану.

– Я решил отпустить Лауру на свободу, – сказал Эрик. – То есть она и так вольна делать, что ей вздумается, но коли со мной что случится, моя мать первая вспомнит о том, что Лаура невольница. Выправил я на нее грамоту, да, кстати, и на Плишку тоже. Хранится она у княжьего ключника – человека надежного.

– Ой, не бабье это дело, – ответила бабка. – Что ты, родимый, Плишке об этом не скажешь? Он, чай, получше меня во всем этом разобраться сможет.

– Плишка сейчас сам не свой от счастья, ему любые наказы сейчас без толку давать, – рассмеялся Эрик. – Вот, ежели, случится со мной что, ты все ему и расскажешь. Поняла?

– Поняла, как не понять, – ответила старуха со вздохом. – Только ты о худом-то не думай, а то еще, чего доброго, беду сам накличешь.

– Еще насчет моей сестры, я тебе не сказал, – вспомнил Эрик. – Мать ее хочет замуж выдать, за боярина Хвата.

– Это не тот ли старикан пузатый, что по зиме к нам в дом приходил? – охнула Преслава.

– Он самый, – ответил Эрик. – Я сестре много добра в приданое отписал, но лишь с условием, что она выйдет замуж, за кого пожелает.

– Виданное ли это дело, – начала протестовать бабка, – чтоб девка сама свою судьбу решала!

– Ну, не видели до сих пор, теперь увидят, – решительно сказал Эрик. – Да ты на свою внучку погляди!

– Ахти, хозяин, – ответила старуха, – мы-то простые люди, незнатные. Ну, да воля твоя. Оно, может так и лучше. При богатстве таком девка пусть живет всласть.

На том и разошлись.

И вот снова бьются о борта лодий прозрачные Днепровские воды. Плывет караван, да только не за мирной торговой, а за грозной славой воинской.

Исчезали, таяли в голубой дымке ветрила киевских лодий – то князь Владимир вел свое войско к Корсуни. Тихо было на лодиях. Старые вои и зеленые юнцы, как один, смотрели в туманную даль. О чем думали они в эту минуту, о чем жалели, на что надеялись? Князь шел добывать с боем новую веру для себя и своего народа. Немало воев поляжет в этой битве, немало ранено будет. Ну, так что ж, такова служба, такова судьба воина – направлять стопы свои, куда велит князь, и гибнуть по его указке. Живым же – почет и слава, да и прибыль немалая.

Корсунь – град торговый, богатый. Налетали на него в былые времена дикие народы, хазары да печенеги, грабили и разоряли, но недостало им сил разорить город до основания. Поднимался он из праха и становился краше прежнего. Жители города во всех пристанях морских торговали и оттого купались в изобилии. Будет там пожива тем, кто в живых останется!

На рассвете высадились вои из лодий и встали на расстоянии полета стрелы от города. Выслан был гонец со стрелой черной. «Иду на вы!» – оповещал сей знак по древнему обычаю русов. Крепко надеялся князь Владимир, что, приняв этот знак, сдадутся греки, дрогнут перед мощью русских воев. Велел он послу сказать, что предлагает русский князь сдаться грекам без боя, а за то обещает вреда и разрушения не чинить.

Но издревле привязанные к вольности не сдались горожане.

Брань и насмешки полились с городских стен, и побледнел от оскорбленной гордости князь.