Марина Александрова - Варяг

Сдавленный вопль вырвался из груди князя в ту самую минуту, когда на пороге встала царевна Анна.

– Ты хотел меня видеть, князь русов, и я пришла, – сказала она. – Это я, Анна, твоя грядущая супруга, и я уже знаю о постигшей тебя болезни. Ты позволишь мне помочь тебе?

Владимир улыбнулся.

– Приветствую тебя, царевна. Не так бы я хотел встретить свою невесту, но все равно, здравствуй на веки веков. Жаль, что я не вижу твоего лица – но голос твой приятен, а походка легка. Сядь рядом со мной, положи мне на чело руку...

Анна присела на край ложа, и Эрик счел нужным удалиться. Выходя из дома, столкнулся с лекарем-византийцем, который прибыл вместе с царевной. Лекарь очень спешил, покрикивал на слугу, волочившего за ним сундучок со снадобьями. Мастерство византийских лекарей славилось по всему свету, и, вспомнив это, успокоился Эрик и ускорил шаг.

Через три дня крестился князь Владимир в церкви святого Василия, что стояла рядом с его палатами. Очи его почти очистились от коросты, но взгляд все еще покрывала туманная пелена. И случилось чудо – то, которого ждали крещеные ранее воины-христиане. Как только первая капля святой воды коснулась чела князя – спала пелена с его глаз, и окинул он стоящих вокруг ясным взором. Потрясенные чудом, многие российские бояре приняли в тот день христианскую веру в той же церкви.

В той же церкви, с великой торжественностью, свершили митрополит корсуньский и византийские пресвитеры венчание Владимира (в крещении – Василия, в честь церкви, где было совершено таинство) и принцессы Анны. Благословен для Руси был этот брак, благословен и для Константинополя. Пленившись кротостью и нежностью новобрачной, Владимир воспылал желанием помочь ее братьям и вскоре отправил к Византийским берегам немалую часть своей доблестной дружины, дабы помочь Константину и Василию усмирить мятеж и восстановить в империи мир и покой.

Херсонский митрополит наставил князя и приближенных бояр в тайнах христианского учения. Вняв наставлениям, князь решился на многие благие дела: он вернул греческим государям Корсунь и вместо дани взял лишь немногую церковную утварь, а так же, повинуясь жене своей, Анне, которую отличала любовь к искусствам, взял дивные статуи четырех медных коней, что издревле украшали город. Но взамен повелел он построить новую церковь в возмещение ущерба, нанесенного городу. Он предоставил гражданам выбрать место, где будет возведена церковь, и немало смеялся, узнав, что выбрали они то самое место, куда сносили из-под стен землю!

И вот наступил день, когда лодии князя Владимира вновь заскользили по водной глади Днепра. Спешили русы обратно, домой, в Киев. Места себе не находил Эрик. Ведь весной покинул он отчий дом, а возвращается по осени.

Вновь, как тогда, когда плыл он в Киев, возвращаясь из Византии, кружились и падали на воду желтые листья, щедро осыпаемые окрестными лесами. И все вокруг было пропитано терпким запахом этих листьев, отживших свой век и теперь застилающих золотым ковром землю.

Эрик все время думал о Лауре. Как она там, не случилось ли что? Ребенку еще рано появиться на свет, но ведь всякое может статься! Тонка она, как тростиночка, и горячее в ней сердце... Каково ей носить такую тягость?

Никаких вестей из дома Эрик не получал, и это немного успокаивало его.

Было еще одно обстоятельство, не дающее Эрику покоя. Помнил он об обещании князя Владимира обвенчать его по приезде со своей красавицей-племянницей. Со временем Эрик свыкся с мыслью, что вскоре хозяйкой в доме станет совершенно чужая, незнакомая и немилая ему женщина, но сердце все равно ныло и маялось. Скажем, как быть с Лаурой? Не огорчит ли ее будущая жена, не омрачит ли ей жизнь?

Перед отъездом Эрик отдал распоряжение начать постройку терема на том месте, где Лаура сказала ему, что непраздна. По расчетам Эрика выходило, что к его возвращению терем должен быть готов. Там Эрик решил поселить Лауру. Она не станет противиться, даже порадуется. Так и не привыкла Лаура к Киеву, не раз говорила, что хотела бы жить в отдалении от людей, в покое и благости.

В Киеве же будет жить законная супруга. Трудно будет Эрику на два дома разрываться, да что поделать? Изредка станет у жены ночевать, чтоб только славушка дурная не пошла, а остальное время – у любушки своей.

Не знал Эрик, как поступить с Преславой и всем ее разросшимся за последнее время семейством. Преслава была отменной ключницей. Таких днем с огнем не сыщешь и ни за какие деньги не найдешь. Только ее усилиями воцарился в доме порядок.

Но уж больно привязалась к старухе Лаура. Кроме самого Эрика лишь ее да Плишку с Нютой почитала она за родных. Отсылать Лауру одну в необжитый еще дом было бы жестоко и Эрик, скрепя сердце, решил перевезти туда и Преславу.

Далек путь до Киева, темны осенние ночи, тяжелы думы. Но всему на белом свете есть начало и всему положен конец. Пасмурным осенним днем достигли лодии князя Владимира славного города Киева.

Заранее знали бояре, что уже близок князь Владимир от Киева. Ждали великого князя и славное его войско, возвращающееся со славной победой и новою верою для всей земли русской.

Встречать прибывших вышла вся знать. Славу пели доблести князя-победителя и его храброго войска. Новоявленная жена Владимира была встречена с почетом, но и с некоторой настороженностью. Не понаслышке знали росичи о хитрости и коварстве греков, а потому отнеслись к принцессе Анне с затаенным недружелюбием. И собой она не больно хороша, и худа, как щепка... Глаза, правда, добрые, а речь, хоть и непонятна, но приятна для слуха, и голос нежный. Добрая половина княжьих людей, услышав этот голос и поймав на себе взгляд кротких глаз, признали в душе принцессу.

Эрик спешил домой так, как никогда и никуда в своей жизни. По дороге его мысленному взору представали различные картины, одна мрачнее другой. Каково же было его облегчение, когда Эрик увидел Лауру, степенно вышагивающую ему навстречу.

Беременность не красила Лауру. Она расплылась, черты лица потеряли былую тонкость, поступь стала грузной, лишенной всякой грации.

Но Эрику было все равно, он словно и не видел этих перемен. В его глазах любимая была оставалась самой красивой, самой милой, самой желанной. Когда же она плакала и жаловалась на блекнущую красоту, только дивился женской суетности. Красота – дело наживное, с лица воду не пить, главное, чтоб Лаура была жива и здорова, а с нею и дитя. Эрик порой сам себе удивлялся: он и не думал никогда, что может испытывать такую щемящую нежность по отношению к кому бы то ни было.

Лаура заметила Эрика, лишь когда подошла к нему почти вплотную, настолько она была занята своими мыслями. Зато, узнав в госте Эрика, женщина тоненько вскрикнула и через мгновение уже обнимала его обеими руками, прижимаясь настолько, насколько позволял огромный живот.