Марина Александрова - Кольцо странника

Так досадовал Всеслав, пока ему не пришло в голову: участь его теперь рабья, на лучшее надеяться не след. Хуже бы не было! И в душе своей положил: попав на землю твердую, как можно скорей добыть себе волюшку – любой ценой!

Твердой земли пришлось ждать недолго. Через несколько дней лодии пристали к берегу, но тут Всеславу возможности бежать не выпало.

Шумит, как морской прибой, константинопольский рынок, и чего на нем только нет! Оружие и украшения, ткани и доспехи, изысканные сладости, драгоценные благовония. Покупай, что душе угодно, были бы денежки!

А немного поодаль – другой рынок. Там не встретишь босоногих мальчишек, которые шумной стайкой носятся от прилавка к прилавку – тут им поживиться нечем. Здесь все люди солидные, зажиточные, в дорогих одеяниях. Здесь оборванцам делать нечего, оборванцы – вот они, на дощатом, наскоро сколоченном помосте. Это рынок рабов. По очереди выводят на помост усталых, измученных людей. Перед продажей их, конечно, и помыли, и накормили – чтоб не шатались от голода. Иначе кто ж на них польстится?

Всеслав стоял поодаль, в толпе таких же пленников. Руки и ноги уже не веревками спутаны – окованы тяжкими цепями. Сразу, как только ступили на берег, и одарили купцы такими-то украшениями, потому и с побегом ничего не вышло. Теперь стой, жди своей участи, стони сквозь зубы от тоски – деваться некуда. Хуже всего было, когда продавали женщин. Всеслав, хоть и неопытен был в мирских-то делах, но понимал – не для труда продают молодиц-красавиц, а для стыдной забавы. Их и приодели поприглядистей, и лица густо намазали белым, нарумянили щеки, веки намазали черным и синим. А из-под слоя краски все равно светится боль и страдание. Купцы шепчут что-то, толкая невольниц под ребра – верно, велят веселей глядеть. Дурнушек и старух продали последними, задешево – для черной работы, и пришла очередь мужчин.

Выводили по одному. Всеслава купец, видать, решил приберечь напоследок, чтоб после него остальной товар негодным не показался. А когда вывел на помост – гул прокатился по толпе. Купец вертел пленника в разные стороны, толковал что-то по-своему – расхваливал. Всеслав начал уже кое-как язык понимать, прислушивался. Противная речь, вязкая, как тесто.

Вот из толпы один, толстопузый, с блестящим от пота лицом, выкрикнул что-то, его перебил другой. «Торгуются», – решил Всеслав, и даже усмехнулся – видно, приглянулся он византийским богачам, если так друг у друга рвут. Оглянуться не успел – купец, хитро улыбаясь, стащил его с помоста вниз, а там уже ждал новый хозяин. Похлопал по плечу, тоже в рот заглянул, аж тошно стало. Из бархатного кошеля, привешенного к поясу, стал отсчитывать монеты, да не серебро – золото! Всеслав снова усмехнулся, и хозяин приметил это – залопотал одобрительно, снова по плечу похлопал, заулыбался.

Покупка совершилась. Человек, которого Всеслав отныне должен был считать своим хозяином, поманил его рукой. У края площади остановились и тут же подскочили слуги. Волокли они с собой что-то странное – плоское ложе с шестью ручками слоновой кости по бокам, сверху навалены подушки. Всеслав и сообразить не мог, что это такое, пока хозяин не взгромоздился на эти подушки, а рабы не ухватились с боков за ручки. Подняли, понесли. Всеслав, которого хозяин продолжал держать за конец цепи, двинулся следом. Смотрел на рабов, размышлял: ведь не в оковах они! Бросили бы эту толстую скотину, и давай Бог ноги! Так ведь нет – стараются, пыхтят, тащат... Только потом сообразил, что бежать в городе некуда – везде люди, тут же отыщут, поймают, приведут обратно и тогда держись, голубчик!

Украдкой поглядывал и на хозяина. Что за диво – не поймешь, мужик ли, баба ли! С помоста-то не много разглядел, да и потом ярость застилала взор, а теперь видно – щеки у него нарумянены, как у тех девок-невольниц. Одна рука лежит на краю ложа, и видно, какая она белая, пухлая, унизана перстнями дорогими. И разит от него чем-то – приятно, сладко, да только к чему это? Ну да видно, тут так положено.

Тащиться пришлось недолго – вскоре остановились у ворот белокаменного дома. Всеслав, размышлявший доселе о своей горькой судьбинушке, отвлекся от тяжких мыслей и аж рот разинул. «Мать честная, вот богато живет!» – подумалось только. В таких палатах жить только князю впору, да и то не всякому. Хозяина утащили в дом, а к Всеславу подбежали слуги, повели в небольшое строение – вроде изба, только каменная.

Вошли. Внутри чисто, прохладно, и пахнет хорошо. Неужели здесь так рабов держат? Горница светлая, на широком ложе – цветные подушки, в уголке – киот с образами. Но слуги оглядеться не дали – снова потащили куда-то, вывели во двор. Там со Всеслава сняли оковы. Он приметил – слуги обращаются уважительно, не толкают, не пинают. Растер затекшие руки, блаженно потянулся... Хоть и непонятно все вокруг, но так уж устала душа тревожиться!

В покое не оставили – снова повели куда-то. Под навесом стояла огромная бочка, полная горячей воды. Слуги стали тыкать пальцами, указывать. Всеслав понял – надо вымыться и, не без удовольствия освободившись от своих лохмотьев, полез в бочку. Зазорно было перед слугами, что пялили глаза, но желание вымыться оказалось сильнее. Эх, куда лучше бы в русской баньке попариться с веничком, с мятным кваском! Но и так сойдет.

В горнице уже была приготовлена чистая, и, видно, новая одежда. Всеслав долго разобраться не мог, что куда одевать и как застегивать, но все ж дошел, облачился, как сумел. И платье-то тонкое, словно господское... Пока оглядывал себя, дивясь чудному наряду – без стука вошли слуги, внесли небольшой стол прямо с едой. Жареные птички, невиданные плоды, ломти мягкого, ноздреватого хлеба. Тут только пленник понял, как давно не ел по-человечески – за столом.

Подмел все в один миг и робко прикорнул на ложе. Все боялся – окрикнут, одернут... Но все было тихо, можно было поразмыслить, и было о чем.

С чего это хозяин здешний рабов привечает, словно гостей дорогих? Всеслав решил было, что прослышал он о таланте пленника и понял, что за драгоценность приобрел. Но, поразмыслив малость, в сем разочаровался – неоткуда было хозяину прознать про это. Слышал Всеслав еще в Киеве историю, как продали в рабство отрока, а купивший его человек так же его холил и берег. Вроде бы пленник напомнил ему всей наружностью сынишку покойного, вот и утешался, на него глядя... Может, и этому толстяку Всеслав оттого по душе пришелся? Да молод тот вроде для такого великовозрастного сыночка...

За такими думами Всеслав не заметил, как задремал. Знать, усталость взяла верх над беспокойством. Но недолго пришлось поспать – подняли, изверги!

– Просыпайся, что ли, – сказал хмурый голос.