Александр Листовский - Солнце над Бабатагом

— Какая жестокость! — сказал Кудряшов.

— Да. Среди местного населения до сих пор живет память о зверствах Чингисхана. Он разрушил и завоевал Бухару…

— Мы будем проезжать Сурханскую долину, — продолжал Лихарев. — Она была когда-то сплошным цветущим садом. Но Чингисхан разрушил ирригационную систему и превратил местность в пустыню. Теперь там Долина Смерти.

— Разрешите вопрос, товарищ комбриг? — спросил Кудряшов.

— Пожалуйста.

— Я слышал, будто бы часть монголов, шедших с Чингисханом, отошла от него и осела на этих местах. Так ли это?

— Видите ли, товарищ Кудряшов, это трудно утверждать. Однако в Восточной Бухаре есть целая область — Локай. Жители, населяющие эту область, называют себя локайцами и говорят, что ведут свое начало от воинов одного из тысячных начальников Чингисхана — Локая.

— Вот-вот, Всеволод Александрович, о локайцах и расскажи, — подхватил Бочкарев. — Меня, признаться больше интересуют современные локайцы, чем их историческое прошлое.

— Я это имел в виду, — сказал Лихарев. — Ну, начнем с того, что локайцы унаследовали от своих предков некоторые характерные черты. Они самые лучшие всадники в Восточной Бухаре. На крутизне, где мы спускаемся, ведя лошадь в поводу, локаец скачет галопом.

— У них, видимо, пайга в большом почете? — спросил Бочкарев.

— Еще бы! Это самый любимый вид конного спорта. В козлодранье состязаются молодежь и старики, племя с племенем, род с родом. Ни один праздник, ни одна свадьба Не обходятся без козлодранъя… Для локайца хороший конь и оружие дороже всего на свете. По обычаю, локаец во время женитьбы дарит своему тестю, помимо калыма, шашку или ружье. Любовь к оружию и хорошей лошади составляют главные черты их характера.

— А как у них жизнь, быт? — поинтересовался, Кудряшов.

— Прежде всего надо отметить, что среди многих племен Восточной Бухары крайне сильны религиозные предрассудки. На халате, рубашке, тюбетейке некоторых жителей вы увидите пришитые талисманы. Они вплетают их даже в гривы и хвосты лошадей… — Лихарев достал папиросу, закурил и продолжал: — Все это вместе взятое — религиозный фанатизм, неграмотность, феодально-патриархальные, отношения, деспотизм беков» вечная экономическая зависимость от баев — выработало, к несчастью, у наиболее отсталых племен некоторую пассивность, покорность «судьбе».

— Вот мы и начнем с того, что постараемся пробудить их активность, — сказал Бочкарев. — Покажем, что они такие же люди, как и мы. Всеволод Александрович, а как там у дехкан — большие наделы земли?

— У дехкан? В Восточной Бухаре почти вся земля принадлежит баям. Дехкане являются мелкими арендаторами. Живут они плохо. Да так всего не расскажешь. Вот приедем — сам увидишь.

— А какой они вообще народ?

— Ну! Это же замечательные люди! — Лихарев оживился. — Я, признаться, их горячо полюбил. Ведь у меня была возможность уехать в академию. Остался, хочу довести до конца начатое дело… Они, ну как бы тебе сказать, взрослые дети, что ли. Им умышленно не давали развиваться. О, у этого народа большое будущее… А гостеприимны, а вежливы! Правда, они крайне разборчивы в выборе друзей, особенно локайцы, но в дружбе чрезвычайно откровенны и преданны. Вместе с тем любят твердость слова. Обещал что сделать — сделай, иначе ты потеряешь в глазах локайца всякое доверие. В своих же обещаниях локаец на редкость исполнителен.

— Благородный народ, — заметил Кудряшов.

— А что это Федина не видно? — спросил Бочкарев, оглядываясь на командира полка.

— Поехал обоз посмотреть…

Солнце садилось. В ущелье постепенно темнело. Вдали, на снеговой вершине, сверкнул последний солнечный луч и сразу угас. Тени все больше густели. Отроги гор сливались в неясно черневшую массу. Заблестели звезды. Млечный Путь серебристой полосой протянулся по темно-зеленому, небу.

Лихарев полез в карман за портсигаром, но в эту минуту впереди, где шла головная застава, блеснул огонек и сухой звук выстрела прокатился в горах.

Тревожное оживление прошло по колонне. Этот выстрел напомнил, что каждый шаг бригады видит и сторожит невидимый враг, а горы таят не ясную еще опасность.

Напряжение, овладевшее людьми, передалось лошадям. Без понуждения всадников они пошпли быстрее, тем мягким пружинистым шагом, с которого так легко перейти сразу в галоп.

По ущелью часто рассыпались выстрелы. Торопливо застучал пулемет.

На похудевшее в походе лицо Лихарева легло озабоченное выражение. Вытянув шею, он пристально смотрел в ту сторону, оттуда слышались выстрелы; стараясь разглядеть что-либо в темноте, но впереди ничего не было видно. Тогда он подозвал Кудряшова; приказал ему вести колонну, а сам с Бочкаревым поскакал к заставе.

Еще при первом выстреле Вихров, ехавший и рядом с Седовым, весь как-то внутренне подобрался. «Ага; началось, — подумал он. — Вот и проверка молодым бойцам. Посмотрим, как они себя покажут». Его охватило желание пришпорить Гудала и умчаться вперед, туда, где щелкали выстрелы, но, хорошо зная, Что ничего того делать не надо было, он только проверил, хорошо ли выходит шашка из: ножен, и расстегнул кобуру. Перестрелка затихла. От головы колонны, все приближаясь, слышался отчетливый, в три такта, стук копыт скачущей лошади. Подъехал начальник штаба с приказом командира полка не растягиваться, а идти в хвосте первого эскадрона. Ладыгин спросил, кто стрелял. Начальник штаба сказал, что стреляли в разъезде, который попал на засаду, И один боец ранен. Предупредив еще раз, чтобы бойцы не растягивались, начальник штаба поскакал навстречу идущему в глубине третьему эскадрону.

У поворота ущелья неясно чернели фигуры бойцов: Подъехав ближе. Вихров увидел, что они склонились над лежащим человеком. До его слуха донеслись слабые стоны и голос Лихарева: «Ничего, ничего: Потерпи, дружок, теперь лучше будет…»

— Иван Ильич, от какого эскадрона разъезд? — спросил Седой.

— От первого. А что?

— Значит, кто-то из моих бойцов ранен, — сказал Петр Дмитриевич с озабоченными нотками в голосе. Он придержал лошадь, повернул в сторону и исчез, словно растаяв во мраке.

Ладыгин знал, что Седов во время зимней стоянки занимался с молодыми бойцами первого эскадрона, и его нисколько не удивило, что Петр Дмитриевич до сих пор считает этот эскадрон своим.

Колонна продолжала движение.

Позади Ладыгина послышались тихие голоса. Он прислушался.

— А по мне, Федор Кузьмич, лучше наповал, чем в живот, — сипло сказал один из бойцов.

— Факт! — авторитетно подхватил другой. — В живот — гиблое дело. Куда ему теперь деваться? Надо бы ему сейчас в госпиталь, да эту, как ее там, тампонацию наложить. А здесь что? Эвон глушь какая. Одни горы, черт их забодай. Какая же здесь может быть тампонация? — авторитетно повторил он последнее слово.