Юзеф Крашевский - Из семилетней войны

Король с удивлением посмотрел на него и вздохнул свободнее.

— Ты правду говоришь мне, Брюль?

— Ручаюсь своей головой, ваше величество,

— Значит, это действительно клевета?

— Или полнейшее сумасшествие, которого я не понимаю, — прибавил Брюль. — Но, Бога ради, позвольте мне оставить это до завтрашнего дня… Завтра все разъяснится: это обстоятельство не должно омрачить вашего расположения ко мне,

И, поцеловав протянутую руку короля, он ушел.

Удвоив в передних стражу, чтобы решительно никто не мог пройти к королю, Брюль велел нести себя в военное министерство и проработал там всю ночь напролет, но над чем? — не известно. Довольно того, что все полковники расписались в получении жалованья для уплаты войску.

Ночью Геннике явился к полковнику, который с нетерпением ожидал результата своего прошения. Все его родные: сестра, жена и дети трепетали в смертельной тревоге.

Геннике пожелал говорить с полковником наедине.

— Вот, господин полковник, квитанции в уплате жалованья войску до последнего месяца… Я получил приказание арестовать вас и отвезти в Кенигштейн, пока не разъяснится все дело, возбужденное вашим прошением.

Полковник побледнел, но решительно заявил, что готов ехать.

— Вам, должно быть, известно, — прибавил Геннике, — что для всех едущих в Кенигштейн ворота широко открыты, но для обратного путешествия они редко открываются… Но от этого есть еще возможность избавиться… стоит только согласиться подписать вам эту пустую бумагу, или, точнее, признание, что вы, в припадке безумия, которым страдаете, сделали ложный донос. Ведь в этом для вас нет ничего обидного.

— Ни за что на свете! — воскликнул полковник.

— В таком случае едемте в Кенигштейн.

Семья несчастного, слушая все время у дверей, при одном слове "Кенигштейн" затрепетала, и все ворвались в комнату, рыдая и заламывая руки.

Геннике подошел к жене.

— Сударыня, — обратился он, — мне очень жаль вас: полковник может погибнуть. Просите его подписать вот эту бумагу, и он будет спасен…

Полковника окружили родные, жена, дети и настойчивыми просьбами склонили его подписать свой приговор быть сумасшедшим.

На следующий день утром Брюль торжественно представил королю отчет и квитанции, с убедительной просьбой не наказывать несчастного полковника, на которого он не имеет никакой обиды. Затем он исходатайствовал у короля пожизненную пенсию для полковника, с тем однако, чтобы он вышел в отставку и переселился в какой-нибудь отдаленный город в горах.

Граф Динар весь вечер смеялся над своей проделкой и с тех пор уже не пробовал больше губить Брюля.

Об этой истории Симонис узнал от Блюмли, дня через два после своего приезда. Блюмли обещал ему показать в тот же день все богатства министерского дворца. Пользуясь отсутствием короля и его министра, которые отправились на охоту в Шардау, он повел его полюбоваться дворцом.

Действительно, там было на что посмотреть. Пространство, занятое дворцами, садами, галерей и бельведером, стоило громадных Денег. Вид отсюда на Эльбу и на ее возвышенные берега, покрытые лесами, был восхитителен.

Для этого нужно было купить тринадцать домов, чтобы на их развалинах воспроизвести эту резиденцию, называемую Балконом Дрездена. Все постройки делались по планам знаменитого в то время архитектора Книфеля; на возведение их покупали самый лучший материал и не жалели денег; здесь был театр, галерея, библиотека, киоски, фонтаны, мраморные изваяния… Симонис только удивлялся, проходя по залам, обитым гобеленами и золоченой кожей; среди них находились громадные зеркала, а над ними — раскрашенный потолок. Все камины были фарфоровые, украшенные изящными рисунками; все печи имели вид каких-то древних исторических памятников. Полы, стены, потолки, словом, все было украшено драгоценным фарфором.

В отдельном помещении, обезумевший от всего этого швейцарец мог видеть знаменитый фарфоровый сервиз, оцененный в миллион талеров! Сколько было потрачено денег и труда на ласкающие глаза безделушки, — трудно и представить!

В каждом зале, в каждой комнате стояли разные часы, одни других дороже; везде было золото, им были обиты двери, окна и замки. Драгоценная утварь и ничтожные блестки стоили громадных денег.

Блюмли, зная всех придворных, показал Симонису театр, сводил его на конюшню, в которой стояло триста лошадей; он же сказал ему, что все это принадлежит министру. Двенадцать камердинеров, двенадцать пажей, дворецкий, конюший, берейторы, повара, псари, лакеи наполняли передние и двор. Большую часть придворных составляли польские и немецкие дворяне. Всякий в то время предпочитал служить у Брюля, чем у короля. В буфетах стояли ящики серебряных и вызолоченных тарелок, кубков, бокалов, рюмок, наполнявших королевскую сокровищницу.

Наконец, они вошли в гардеробную.

Брюль был одним из капризнейших франтов того времени и выписывал все платья из Парижа. К каждой паре были отделаны под цвет часы, табакерка, шпага и трость. В двух громадных залах едва помещался гардероб министра. На столе лежала книжка в сафьяновом переплете, которая содержала в себе перечень всех костюмов, с изображением их красками в миниатюре; по ней Брюль выбирал свои костюмы. Эти две залы оценивали в пятьдесят тысяч талеров. По списку гардероба Симонис узнал, что у Брюля было пятьсот костюмов, в числе которых было около двухсот с вышивкой, сто отороченных мехом, более шестидесяти очень дорогих, сорок шелковых, больше тридцати бархатных и т. п. К ним принадлежало бесчисленное множество шляп самых разнообразных фасонов, груды перьев, мехов, муфт, масса кружев, больше ста штук часов, восемьсот табакерок, палок, флакончиков и триста флаконов туалетной воды, без которой министр не мог жить. Роскошь слуги Августа III была ослепительна; он жил в миллион раз лучше, чем король Фридрих II, ходивший в порванных сапогах.

Блюмли провел Симониса в библиотеку, находившуюся в отдельном помещении в саду и насчитывавшую 70.000 томов, переплетенных в красный сафьян. Самый каталог их состоял из шестидесяти одного фолианта. Брюлю хотелось все иметь в самом роскошном виде, потому что у графа Генриха фон Бюнау-Долен, жившего в Ностице, неподалеку от Дрездена, тоже была богатая библиотека, которой заведовал секретарь Винкельманн. Брюль и в этом не хотел ему уступить, купил все каталоги и поставил библиотекарем ученого Гейне. Так как король любил картины, то и министр должен был иметь картинную галерею, составленную из произведений лучших художников.

Его картинная галерея помещалась в отдельном здании, в котором иногда давались парадные обеды и ужины. Зала была более полутораста локтей длиной, но самое замечательное в этой зале было то, что она на восемнадцать локтей длиннее знаменитой зеркальной галереи в Версале. Картины в золоченных рамах, с гербами их владельцев были размещены против громадных окон, выходящих на Эльбу. Простенки между этими окнами были зеркальные до самого потолка, а перед каждым из них стояли, на мраморных пьедесталах, древние статуи и бюсты. Король иногда приходил любоваться галереей своего любимца, который, по духовной, завещал все картины королю; но судьба потом распорядилась иначе.