Ольга Гурьян - Обида маленькой Э

Весь следующий день она думала, думала и ничего не могла придумать.

В это время повар кинул на чурбан большой кусок коровьего мяса и крикнул:

— Эй, китайская замарашка! Отдели мясо от кoстей, а сало от мяса. Поруби их в отдельности, не смешай! Да руби помельче. А коровье сердце вынь и положи. Смотри не. поруби его. Я хочу из него приготовить лакомое блюдо, которое сам подам господину, чтобы он похвалил меня. — С этими словами он ушел, а проходшчн. ш мимо рабыня пробормотала сквозь зубы:

— Сам собака, угождаешь собаке. Коровье сердце — собачье лакомство.

Когда Сюй Сань услышала эти слова, она оглянулась, увидела, что никто на нее не смотрит, быстро засунула сердце за пазуху и снова начала стучать тяжелым ножом, а затем крикнула:

— Господин повар, я кончила. Прошу вас, посмотрите, хорошо ли я сделала?

Повар подошел, сразу заметил, что коровье сердце исчезло, и гневно спросил, куда оно делось.

— Я порубила его вместе с мясом, господин повар, — ответила Сюй Сань. — Ведь вы приказали мне: «Поруби его помельче, только смотри не смешай с салом».

Тут повар начал браниться и проклинать ее и схватил за косу, стал бить и пинать ногами. Но Сюй Сань только крепче прижимала руки к груди, чтобы коровье сердце не выскочило из халата, пока ее мотают, и кидают, и трясут. Наконец повару надоело драться, он сказал:

— Сделанного не исправишь! — и отпустил ее.

В сумерки Сюй Сань вышла в сад и пошла к калитке, придерживая рукой два сердца.

Коровье сердце было тяжелое и холодное, а сердце Сюй Сань так трепетало, что, казалось, сейчас взлетит, как бабочка, вылетит из ее рта а перепорхнет через стены, на волю.

Собака сторожила калитку. При виде Сюй Сань она поднялась, понюхала воздух и сделала шаг навстречу Сюй Сань. Сюй Сань вынула коровье сердце и с ласковыми словами бросила его на землю. Пока собака рвала его и глотала большими кусками, Сюй Сань сделала шаг и второй, и отодвинула засов, и, подняв ногу, переступила через порог, и тихо закрыла за собой калитку. Хэй Мянь ждал ее. Они побежали.

ногородние купцы, приезжая по делам в Линьань, обычно останавливались в домах своих землячеств. За высокими стенами, среди садов и террас были раскинуты и пиршественные залы, и уединенные беседки, и павильоны со спальнями, и каменное здание театра. Над открытой с трех сторон сценой опиралась на толстые колонны цветная черепичная крыша с процессиями поливных фигурок на высоко вздернутых углах. С трех сторон зрительный зал окружала галерея со скамьями для зрителей. Четвертая сторона галереи предна значалась для друзей и родственников актеров.

В таких театрах спектакли давались не часто, а лишь по случаю торжественных встреч или других важных событии. Сюда приглашались самые лучшие труппы и знаменитейшие актеры. Сегодня в доме зайтонских купцов впервые шла новая трагедия Гуань Хань-цина с великой актрисой, госпожой Фэнь-фей в роли Доу Э.

Зрительный зал был еще пуст, когда Гуань Хань-цин поднялся на галерею и сел, опершись локтями на колени и поддерживая голову сжатыми кулаками.

«Боюсь, она пополнела, — мрачно думал он. — И спина у ней широковата. Безусловно в лице заметен возраст. Она провалит роль, и книгопродавцы не захотят купить у меня пьесу».

Тут он начал рассчитывать, сколько экземпяров пьесы можно будет напечатать и что, за вычетом выгоды книготорговцев, достанется ему. Как ни считай, даже в лучшем случае получалась ничтожная цифра.

«Я написал около ста пьес, — сердито размышлял он. — A все нет у меня ничего и нет спокойствия за завтрашний день. А ведь я старею. Возможно, это моя последняя пьеса. А Фэнь-фей чрезмерно располнела и провалит роль. В прежние времени состоял бы я на государственной службе и, не зная забот, на досуге отдавался бы творчеству. Но теперь все пути для китайца закрыты. Все должности занимают монголы и те, кто им продался. Это ли не обида? Он вздохнул и вдруг рассмеялся своим очаровательным смехом.

— Надо бы мне радоваться, что я до сих пор жив, хотя во всех своих пьесах клеймлю я проклятых монголов. Сам удивляюсь, как они еще не уморили меня. Мало ли у них способов?

Тут рядом с ним сел неслышно подошедший Погу, взъерошил волосы и сказал:

— Проклятая моя жизнь! Посмотри-ка на этих музыкантов! Неужели мне никогда не придется управлять таким оркестром }

Внизу под ними выходили на сцену музыканты и располагались в соответствии со своими инструментами на месте, которое называется «Рот девяти драконов», направо от зрителей. В самом центре высокий, красивый и самоуверенный барабанщик стоял над кожаным барабаном, опиравшимся на треножник. Налево от него села вторая скрипка, изящный и жеманный юноша, направо поместился цимбалист. Перед барабанщиком налево флейта — главный инструмент южного театра, направо маленький гонг. За ним большой гонг, посредине трехструнный, крытый змеиной кожей саньсян, налево круглая лунная скрипка. Сбоку большой барабан — Дагу — покрытая черным лаком с золотыми драконами бочка, подвешенная на кольцах к массивной раме.

Уже зал заполнялся зрителями. По двое, по трое и целыми группами входили купцы и мореплаватели в богатых одеждах, люди, торговавшие с тридцатью царствами и понимавшие двадцать языков, со своими товарами объездившие полмира — от страны, где рождается солнце, до острова Чжаова, который мы теперь называем Явой на юге, до далеких западных империй, где люди с выпуклыми глазами и большими носами выменивали на китайскую посуду изумруды и рубины — шпинели, бивни слонов и прозрачные черепашьи щиты. Зрители рассаживались боком к стене за длинными столами. Слышался звон посуды, равномерное жужжание многих голосов.

Вдруг чья-то мягкая лапка коснулась колена Гуань Хань-цина, и он увидел Маленькую Э в хорошеньком полосатом платье. А за ней рядом с Хэй Мянем стояла Сюй Сань.

Гуань Хань-цин вскочил и смотрел на нее, выпучив глаза и открыв рот. Наконец он пробормотал:

— Значит, ты жива!

А Сюй Сань засмеялась и ответила:

— Жива! — хотя такой нелепый вопрос и не нуждался в ответе.

— Ах, я рад! — сказал Гуань Хань-цин. — Я рад.

В это время, предупреждая актеров и зрителей о начале спектакля, ударил большой гонг. Но, покрывая медное пульсирование его громовых ударов, на лестнице раздались тяжелые шаги. И огромный, как каменная статуя небесного хранителя, ввалился на галерею Лэй Чжень-чжень и грохнулся на скамью. Вслед за ним впорхнула Юнь-ся и, увидев Сюй Сань, бросилась к ней с радостным воплем:

— Ты жива или это твой дух? А твоя пуговица не принесла мне счастья. Мой-то умный Лю Сю-шань оказался чересчур умен. На вырученные деньги открыл кабачок, а меня поставил на кухню лепить пельмени и тянуть лапшу. Но я актриса, и такая жизнь не по мне! Я выпрыгнула в окно и прямо в кухонном фартуке убежала к Лэй Чжень-чженю, как только узнала, что он играет в нашем городе. И теперь все роли героинь мои и мы собираемся пожениться. ..