Юзеф Крашевский - Сфинкс

— Пойдем ко мне, оставим их одних; я здесь словно обокраден.

Впервые Мамонич входил в комнату доктора, столь же странно обставленную, как и зала наверху. Вторая комната сзади была заложена железным шестом и заперта громадным замком.

В той комнате, куда вошли, стоял громадный стол и висело чучело аллигатора (как на старых картинах), и зуб какого-то допотопного гиганта. У стен стояли шкафы с банками, баночками и целой аптекой; наверху в больших стеклянных сосудах мокли чудовищные животные и странные плоды. Высокое кресло стояло у стола, два поменьше рядом.

— Сядем, — сказал доктор. — Это моя рабочая комната; дочери никогда сюда не вожу. К чему ей грязные тайны жизни! Беден тот, кто должен в них углубиться! Заглядывает в чужие кишки, а своими переваривать не может. Естество страшно, чудовищно часто на глаз, а красиво; но красоту в чудовищах и неудавшихся его плодах заметит только глаз мудреца. Юности достаточно видеть все извне и верить во всеобщую гармонию, в чудесное великолепие природы; зачем ей заглядывать вовнутрь? Она бы мучилась, пытаясь найти привлекательность в людях, творениях, непонятных для нее событиях, непонятных, и в тоже время страшных и громадных. Это возраст, который не годится отравлять более суровыми мыслями… Мы и так ведь слишком рано пробуждаемся!

Эти слова доктор Фантазус договаривал с оттенком печали, когда с шумом остановился у дверей экипаж и лакей в ливрее закричал у дверей:

— Здесь доктор?

— Я здесь! От кого?

— От каштелянши…

— Хм! Что с ней? Больна?

— Не знаю! Больна! Меня прислали за вами.

— Лежит?

— Нет, ходит, но в жару и быстро произносит какие-то непонятные слова.

Доктор взял шляпу, палку, баночку и уехал, говоря Титу:

— Ждите меня.

Тит пошел в комнату Ягуси, где нашел тех все еще у окна играющих с голубком, напоминавшим им первое знакомство. Они не тронулись с места, видя его входившим.

Не мешая им разговаривать, он уселся у стола и стал перелистывать книги с картинками, которых там было полно. Великолепные старые гравюры, данные доктором Ягусе для забавы, и пауки были для Мамонича достаточным развлечением.

— Что с доктором? — спросил Ян после некоторого времени.

— Поехал к больному.

— Как это странно, — шепнула с улыбкой Ягуся, — моего бедного отца все считают ненормальным; но когда кому худо, каждый в отчаянии приглашает его к себе.

Карета с Фантазусом остановилась у дворца Огинских. Медленно, важно вошел странный доктор в зал. Одна лампа горела в алебастровом сосуде, слабо освещая комнату. Эльвира быстро ходила, заложив руки, с растрепанными волосами, блестящими глазами; на лице горели два красных пятна; небрежно наброшенное белое платье было помято.

Доктор остановился у порога и спросил по-французски:

— Меня сюда приглашали?

Услышав голос, каштелянша вздрогнула, подошла, внимательно всмотрелась, покачала головой, казалось кого-то узнавала, и сомневалась, не ошибается ли.

— Кто вы? — спросила в свою очередь.

— Доктор Фантазус.

— Доктор! — с ироническим смехом вскричала женщина, подходя к нему поближе и опять всматриваясь. — Вылечи же меня от моей болезни… Скучаю, скучаю, умираю, свет мне надоел… жизнь тянется! Все известно, все испробовано, ничто не влечет… А здесь, — указала на сердце, — пусто, нудно… отчаяние!.. И, — вдруг добавила, — говорят, что я похожа на Аспазию!

— Это неправда, — ответил серьезно Фантазус, как бы всматриваясь в нее, — Аспазия была гораздо красивее и ей жизнь не наскучила, что служит также доказательством большего рассудка.

— Доктор! Что это?

— Истинная правда! Я знал лично Аспазию: между нею и вами нет ни малейшего сходства.

— Я больна, больна! Спаси меня! Посоветуй мне!

— Вы не больны телом, ваша болезнь в душе, — в глазах… — добавил он тише.

— В глазах!

— Да, вся ваша жизнь перешла во взгляд, да напрасно — вот и болезнь. Вы не высмотрели того величия, того трона, тех почестей, которые вам снились, когда…

— Доктор! Что это! Откуда вы меня знаете?

— Я? Мы незнакомы.

Каштелянша смотрела на него с испугом; он продолжал:

— Притом у вас нет сердца.

— У меня нет сердца! У меня его слишком много! Я столько страдаю!

— Сердце вы имеете только для себя! Только для своего страдания. Головой вы страдаете больше, чем сердцем: чем грешили, тем болеем.

— Доктор! — воскликнула сердито женщина, — я вас пригласила для совета, а не за тем…

— Я и даю советы.

— Лекарство! Дай мне лекарство!

— Будет и лекарство, дайте посмотреть пульс. Он придержал ее за руку:

— Скверный пульс; вы сердитесь на свои глаза, на свою судьбу и немного на Аспазию.

— Вы это узнали от негодного ремесленника, который меня так рассердил.

— Я это знаю по пульсу. Но будем говорить о лекарстве. Вам надо любить, и все это пройдет. Сердце может образоваться и вы будете спасены; постарайтесь. Но прежде всего избавьтесь от сгущенного эгоизма, если можно. Все могущественные организмы, в силу общего закона, чем сильнее, тем больше подчиняются эгоизму. Эгоизм это инстинкт жизни и существования; чем больше, сильнее существование, тем больше в нем эгоизма. Но надо с ним бороться и переделывать его в человеческую любовь; распространить это чувство на людей. Избавитесь от эгоизма, и будете здоровы. Вам нужно любить — повторяю.

— Я вас не понимаю.

— Вы меня не понимаете! — Он улыбнулся. — Ну, я буду говорить более понятно. У вас есть мать.

Каштелянша в ответ на это побледнела и закрыла лицо руками.

— У вас есть сестра, — добавил доктор; — у вас есть отец.

— Доктор, кто вам это сказал? Кто вы?

— Доктор. У вас есть муж!

— О, муж! — женщина пожала плечами. — Такой муж!

— Он лишь слишком добр.

— Но кто вы такой? — воскликнула опять каштелянша. — Дьявол?

— Нет, только доктор. Вы жалуетесь на болезнь — скуку, на несносную жизнь, на внутреннее страдание. Почему же свой взор вы не направите на бедную, покинутую мать, нуждающуюся, забытую вами, которую вы оттолкнули? На сестру, которая почти в нищете? На седого отца, который протягивает за тобой руки в чужую страну, благословляя неблагодарное дитя?

— Доктор! — воскликнула испуганная каштелянша, всматриваясь в него все пристальней. — Я тебя знаю, я тебя видела, ты…

— Здешний врач, и мы совсем не знаем друг друга.

— О, можно с ума сойти! — хватаясь за голову, вскричала женщина. — Непонятно! Немыслимо!

— Полюби! — повторил Фантазус. — Отца, мать, сестру, мужа, кого-нибудь, но только люби другого, а не себя одну. Не считай себя лучше других за то, что Бог дал тебе красивые черные глаза и черную, как они, душу.

— Это какой-то сумасшедший! — перебила обиженная, но встревоженная Эльвира.