Леонид Дайнеко - Тропой чародея

Холодея от таких мыслей, Изяслав слез с коня, стал на колени, начал истово молиться. «Боже, не делай меня умнее других, — просил он. — Не хочу я, боюсь думать, что это может со много случиться. Я же знаю, что слишком умных и гордых ты караешь безумием».

Рында Тимофей тоже упал на колени в траву. Он думал, что великий князь молитвой просит у бога победы над половцами. Они страстно молились оба, князь и его телохранитель, а мрак тем временем сгущался над степью, кони терпеливо ждали хозяев и начали беспокоиться, а потом ржать.

Через три дня подошел со своей дружиной и с черниговским ополчением Святослав. Собравшись вместе, Ярославичи выпили с боярами доброго вина, начали держать совет, что делать дальше. Одни предлагали сразу идти вперед и с ходу ударить по половцам. Другие, более осторожные, не соглашались. По их мнению, надо сначала осмотреться, послать в степь разведку, так как неизвестно, с какой силой движутся Шаруканиды на Киев.

— Поклянитесь святым крестом, кровавыми гвоздями, которые впивались в Христову плоть, что все вы как один пойдете навстречу агарянам и уничтожите их.

Князья и бояре смолкли и посмотрели на Феодосия. Тот выждал немного и сказал резко и властно:

— Поклянитесь святым крестом, кровавыми гвоздями, которые впивались в Христову плоть, что все вы как один пойдете навстречу агарянам и уничтожите их.

Великий князь, князья Святослав и Всеволод, старшие бояре поклялись на кресте.

Игумен Феодосий, довольный, проговорил:

— А смерти не бойтесь. Смерть как солнце — глазами на нее не глянешь…

На реке Трубеж спешно возводили наплавной мост, связывая лодки, кладя на них доски и лесины. Предчувствие близкого боя одинаково волновало и старого, рубленного саблями воеводу Коснячку, и самого молодого воя. Что-то сжимало, ныло в груди. Изяслав с братьями в это время молились о победе в каменном храме Вознесения креста. Город Переяслав стоит на слиянии рек Ильты и Трубежа, и, молясь, князья ни на минуту не забывали об Альтском поле, страшном поле, на котором Святополк Окаянный убил своего брата Бориса. Не хотелось Изяславу скрещивать свой меч с половцами на этом поле, ибо непомерно тяжело будет рукам и ногам христианским там, где пролилась невинная кровь. Земля, политая такой кровью, притягивает к себе, и каким бы ты ни был богатырем, упадешь от усталости, и голой рукой возьмет тебя враг. Великий князь торопил воеводу Коснячку и дружину, гнал их за Трубеж, дальше от проклятого поля.

Южнее Трубежа столкнулись с половецкой конницей. Степняков шло тысяч семь-восемь. Кони у них были самой разной масти, и от этого даже зарябило в глазах. Одна конная лавина вломилась в другую, зазвенело железо, покатились сбитые с голов шлемы, захрустели кожаные и деревянные щиты. Половцы с пронзительным гиком рубили кривыми саблями, бросали арканы. В ближнем бою им никак не удавалось пустить в ход свое главное и страшное оружие — лук. Их кони, которые перед этим щипали только реденькую, выжженную солнцем траву, разлетались в стороны перед широкогрудыми конями русичей, откормленными овсом и ячменем. Кияне, переяславцы и черниговцы били степняков тяжелыми острыми копьями, крушили мечами. Половцы не выдержали таранного удара, покатились назад. Тучи рыжей пыли взметнулись над степью. Потерявшие своих хозяев кони с диким ржанием неслись в эту пыльную мглу. Оттуда долетали стоны и проклятия тех, кому не повезло, кто был выбит из седла и уже доходил, облитый кровью и потом. Переяславцы, которым половцы особенно допекали в последнее время, гнались за ними по степи, рубили безжалостно. Великий князь приказал трубить в трубы, остудить горячие головы и вернуть их назад. Некоторые, он видел это, готовы были мчаться на край света, лишь бы уничтожить все половецкие улусы [53] Улус — становище кочевников. .

Но это было только начало страшной битвы. Русичи еще не знали, что встретились только с частичкой огромной орды. Шарукану удалось поднять всю Степь, и вся Степь, до последнего человека и коня, лука и колчана, шла на Киев, шла, чтобы наесться досыта хлеба и горячего жирного мяса, напиться сладкого вина, пожать то, чего не сеял, взять то, чего не клал. Глотая пыль, обливаясь горьким потом, Степь широкой черной рекой текла туда, где была прохлада сказочно богатых дворцов, где жили красивые белотелые женщины, которых можно сделать покорными рабынями.

— Надо идти к половецким шатрам, — горячо сказал Изяславу Святослав.

— Вот отдохнем и пойдем, — улыбнулся брату великий князь. — Вои устали, и первая дружина еще плывет на своих ладьях из Киева.

— Раненого вепря надо добивать там, куда он ушел зализывать раны, — стоял на своем Святослав.

Но его не послушались. Даже Феодосий Печерский был не против того, чтобы до наступления ночи вернуться назад, за реку Трубеж. Святослав почернел от злости и, изгоняя эту злость из нутра, стукнул своего коня кулаком между ушей, крикнул:

— Шевелись ты, овсяные зубы!

Бедный конь аж споткнулся.

Довольный победой, разогретый боем, Изяслав только после того, как переправились на северный берег Трубежа, вспомнил об Альтском поле. Оно расстилалось перед ним, по-осеннему пустое, погруженное в суровое молчание. И великий князь подумал, и подумал невесело, что уже осень, холод подбирается к человеческому жилью, стучит ветром в двери. Люди дерутся, грызутся между собой, делят землю и власть, серебро и женщин, а природа как бы со стороны наблюдает за ними, не забывая в свое время покрыть осенним багрецом леса, затуманить луга и реки, сыпануть мягким белым снегом на черное глухое поле. Все в божьих руках: и ход звезды в небе, и каждое движение человеческой души.

Подъехал Святослав. У него были налитые холодом глаза. Ни слова не сказал он старшему брату, великому князю, направился сразу к своим черниговцам.

— Будем ставить шатры, ладить ночлег, — миролюбиво сказал вслед ему Изяслав.

Небо начало чернеть. Зловещие желто-огненные тучи ярко выделялись на этой тревожащей душу черноте. Густым туманом заливалась степь. Люди и кони потерялись во мгле. «Человек человека и в тумане должен искать», — вдруг подумал Изяслав, и ему захотелось найти братьев, поговорить с ними, посидеть у костра. Он крутанул коня туда-сюда, проехал по лагерю, однако нигде не встретил ни Святослава, ни Всеволода, тяжело спустился с седла на землю, устало пошел к своему походному шатру.

Половцы навалились ночью. Десятки тысяч конников почти бесшумно переправились через Трубеж, ударили внезапно. Остроглазые лучники в упор били по шатрам. Огненные тучи стрел (к каждой стреле была привязана пропитанная жиром сухая тростинка) полетели на русичей. Кого пощадила стрела, тот погиб в бурлящем огне. Горели шатры, горели возы.