Сергей Смирнов - Царь Горы, Или Тайна Кира Великого

О Кире переговаривались впопыхах со страхом, но и с надеждой на его милость:

— А слышали, что он пощадил Астиага и запретил грабить Эктабан?

— И никого из мидян не тронул, а многих даже возвысил!

— Кир — самый великодушный из всех царей!

— Может, боги и посылают его нам вовсе не на горе?

В начале сумерек войско Кира вошло в город. Насчет неописуемого великодушия царя персов лидийцы слегка ошиблись. Едва разгоряченные победой воины достигли первых домов, как сразу бросились выносить чужое иму­щество под крики его владельцев. Меня такая новость вовсе не удивила. Во-первых, Сарды — не Эктабан. Ми­дией как-никак правил родной дед Кира, и царь персов считал Эктабан домом, который положен ему по наслед­ству. Во-вторых, лидийцы — не мидяне. Последних Кир (а вместе с ним и все персы) мог по праву признавать своими родственниками, пусть не лучшими. Лидия была чужой землей, доставшейся персам в тяжелых сражениях. Наконец, в-третьих, сами персы изменились, уже успев поднабраться алчности у тех же мидян. Кир позволил своим воинам захватывать золото и ценности, но настрого запретил отнимать у лидийцев самое необходимое, а тем более убивать их, кроме как в случаях вооруженного со­противления.

Кир занял один из богатых домов с крепкими стенами и очень маленькими окнами, который стоял на окраине города, в достаточном отдалении от акрополя. Я решил, что он опасается внезапной вылазки. Я уверился в крайней осторожности Кира, более характерной для его брата Гистаспа, чем для него, когда узнал, что перед началом боя царь запретил брать, пленных и повелел истребить лидий­ское войско поголовно. Охотник впервые забрался далеко в чужие земли и чувствовал себя не совсем уверенно. Вместе с тем он приказал захватить самого Креза во что бы то ни стало живым, даже если тот будет отбиваться мечом. Воинам он также запретил занимать дома под ночлег, а велел им разбить стан около города, поставив палатки как можно ближе одна к другой.

— Где Крез? — недовольно спросил Кир, едва увидев меня, будто я обязан был поднести ему лидийского царя на блюде.

— По-моему, он вообще не слезал со своей горы,— ответил я.

Кир поднял глаза на акрополь, уже терявшийся во мраке ночи. Там, на скальных высотах, мерцали сторожевые огни.

— Глупец,— проронил Кир,— Он ничего не понял... Ты там все облазил? Есть где пройти?

— Наверху не меньше трех тысяч отборных воинов,— доложил я царю свои сведения.— Приступ будет очень не­легким.

— Я не хочу терять персов, а других туда тоже не пущу,— с тем же недовольством пробурчал Кир,— Ни мидян, ни армен. Никого... Пусть поголодает.

— Лидийцы запасливы,— видя, что царь не в духе, но не находя этому причин, осторожно заметил я.

— Мы тоже не изголодавшиеся волки,— ответил Кир.— Посмотрим, у кого первого засосет в желудке. Шет привезет мне съестного на целый год.

Честно признаюсь, Кир так и не объяснил мне своего недовольства победой и покорением самого богатого цар­ства. Возможно, все дело было в верблюдах, которыми при­крылись доблестные персы. Возможно, он хотел сразу за­хватить Креза или ждал, что тот, потерпев поражение, сам явится к нему еще раз сыграть в кости. Теперь уж — на что-нибудь меньшее, чем его «великое царство».

Издали, с юго-восточной стороны, вид Сард и возвы­шавшегося над ними акрополя чем-то напоминал Пасаргады, если смотреть на них с дороги, по которой некогда двигалось войско Гарпага. Сам Кир вошел в столицу Лидии как раз с юго-востока. Вот еще одна из возможных причин той его раздраженности.

Спустя неделю прибавилось поводов для царского гнева. В домах лидийцев было немало роскоши, дорогих материй и, главное, вина. Воины, обложившие осадой Креза, обо­гатились. Хмельные герои стали кичиться друг перед другом. То там, то здесь случались стычки. Армены держались на­стороже. Мидяне стали выяснять с персами старые долги. Без приступа войско Кира потеряло за первые дни полтора десятка сильных воинов. Тех из виновных в стычках и бесчинствах, кто оставался в живых, Кир наказывал, отбирая награбленное ими золото в свою казну. Телесных наказаний он не применял, считая, что нельзя позорить воинов-победителей в захваченной стране и на глазах по­бежденных.

Видя, что его охотники в ожидании, пока «зверь» сам выйдет из норы, сами, чего доброго, потеряют человеческий облик, Кир решился на приступ и объявил щедрую награду первому, кто взойдет на стену: этому воину полагалось столько золота, сколько тот сможет нагрузить на верблюда. Однако награда не досталась никому. Приступ был отбит. Высота была слишком большой. На осаждавших падали сверху огромные камни. Воинов, медленно тянувшихся ве­реницей по заваленным подъемам, едва не по очереди сби­вали стрелы и дротики.

Потеряв полторы сотни персов, Кир сильно разгневался и прекратил наступление.

— Ищи лазейку! Ищи! — требовал царь от меня, свер­кая глазами и даже брызгая слюной; ни разу я еще не видел его в таком раздражении,— У них должен быть какой-нибудь тайный ход. Прими вид лидийца! Тебе это ничего не стоит. Можешь даже воевать против меня. Бро­сай в персов копья. Там, наверху, тебя должны считать своим. Ищи!

Я старался как мог. По ночам я, одевшись лидийцем, поднимался наверх по узким лестницам, прорубленным в скалах. Без лат и оружия перебраться через завалы такому худощавому человеку, как я, было несложно. Несмотря на эти завалы, на самом акрополе места спус­ков тщательно охранялись. Забившись в какую-нибудь щелку, я терпеливо дожидался того часа, когда можно будет появиться перед стражами самым обыкновенным лидийцем, жителем города. Короче говоря, любой на моем месте, владея повадками Кота и искусством пе­ревоплощения, мог в одиночку проникнуть на акрополь. Но пронести с собой в мешке персидскую армию я не был способен.

Наконец мне удалось выяснить, что в одном месте акрополь практически не охраняется. Там скала круто спускалась вниз и казалась совершенно неприступной.

Еще два дня ушло на то, чтобы вызнать старый секрет: стражникам из ближайшего окружения Креза был известен какой-то незаметный ни сверху, ни снизу подъем по той самой стене.

В эти же дни, проникнув в глубины царского дворца, скромного снаружи, но поражавшего своим великоле­пием внутри, я узнал нечто, что, по моему понятию, должно было обрадовать Кира. Царь Лидии хоть и не собирался сдаться на милость победителя, но совсем пал духом. Он вспоминал древнее проклятие, что должно было пасть на него, как на пятого в роду Мермнадов, вероломно захвативших власть в Сардах. И вот ему пришло в голову, что остался единственный способ спасти страну от полного разорения и тем самым избежать нового проклятия, что падет на его голову со стороны лидийцев, а заодно уберечь от расправы своих потомков. Этот способ был прост: принести самого себя в жертву богам, взойдя на жертвенный костер. Огонь должен был возгореться прямо посреди тронного зала. В одном из покоев дворца стояло огромное ложе с колоннами, выточенное из цельного, поистине исполинского кедра. По преданию, именно на этом ложе предком Креза, Гигесом, был убит последний царь из династии Гераклидов. Крез велел распилить это ложе на поленья и соорудить из них погребальный костер.