Уильям Теккерей - Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром (книга 2)

Хотя полковник и мог прочесть в "Пэл-Мэл" заметку о предстоящем великосветском браке "между высокородным маркизом и прелестной, достойной всяческих похвал девицей, дочерью одного баронета из северных графств и сестрой другого", он не догадывался о том, кто эти высокопоставленные особы, собиравшиеся обрести счастье, покуда не узнал об этом из письма одного старого друга, жившего в Париже. Вот это письмо, хранившееся у полковника вместе с другими письмами, написанными той же рукой:

"Париж 10 февраля.

Сен-Жерменское предместье,

улица Сен-Доминик.

Итак, мой друг, Вы вернулись! Вы навсегда оставили меч и бесплодные равнины, в которых провели столько лет своей жизни вдали от тех, с кем были дружны в юности. Разве не казалось в ту пору, что наши руки никогда не разнять, — так крепко они держали друг друга? Мои теперь морщинисты и слабы; сорок лет прошло с тех пор, как Вы называли их нежными и прекрасными. Как живо я помню каждый из тех дней, хотя на пути к моему прошлому стоит смерть, и я гляжу на него словно бы поверх вырытой могилы. Еще одна разлука, ж настанет конец всем нашим горестям и слезам. Tenez [53] Видите ли, (франц.). , я не верю тем, кто говорит, будто нам не дано встретиться там, на небесах. Зачем же мы повстречались, друг мой, если нам суждено быть в разлуке здесь и на небе? Не правда ли, я еще не совсем позабыла Ваш язык? Я помню его потому, что это Ваш язык, язык моей счастливой юности. Je radote [54] Я заговариваюсь (франц.). , как старуха, а впрочем, я и есть старуха. Граф де Флорак с первых дней знал всю мою историю. Надо ли говорить, что все эти долгие годы я была ему верной женой и свято исполняла свои обеты. Но когда придет конец и настанет час великого отпущения, я не буду печалиться. Пусть мы даже выстоим в битве жизни — она длится чересчур долго, и из нее выходишь весь израненный. Ах, когда же, когда она будет уже позади?

Вы вернулись, а я приветствую Вас словами расставания. Какой эгоизм! Но у меня есть один план, который мне хотелось бы претворить в жизнь. Вы знаете, что я полюбила Клайва, как сына. Я легко угадала сердечную тайну бедного мальчика, когда он был здесь полтора с лишним года назад. Он очень похож на Вас — я так и вспомнила Вас в молодые годы. Он сказал мне, что у него нет надежды добиться своей прелестной кузины. Я слышала, что ее выдают замуж за очень именитого жениха. Мой сын Поль был вчера в английском посольстве и поздравил мосье де Фаринтоша. Поль говорит, что он хорош собой, молод, не слишком умен, но богат и заносчив, как все аристократы из горных стран.

Однако письмо мое не о мосье де Фаринтоше, о предстоящем браке которого Вы, конечно, осведомлены. У меня есть маленький план, быть может, и глупый. Как Вам известно, светлейший герцог Иври поручил моим заботам свою маленькую дочку Антуанетту, чья ужасная мать больше не появляется в свете. Антуанетта красивая и добрая девочка, мягкого нрава и привязчивой души. Я уже полюбила ее, как родную. Мне хотелось бы вырастить ее и выдать замуж за Клайва. Говорят, Вы вернулись очень богатым. Но что за вздор я пишу! Теперь, когда дети давно выпорхнули из родного гнезда, я сижу долгими зимними вечерами в обществе молчаливого старика и перебираю в памяти прошлое. Я тешу себя воспоминаньями, как узники в темницах утешаются, гладя птичек и любуясь цветами. Господи, ведь я была рождена для счастья! Я поняла это, когда встретила Вас. Потеряв Вас, я утратила свое счастье. Я ропщу не на бога, а на людей — право же, они сами повинны в своих горестях и печалях, в своей неволе, своих скорбях, своих злодеяниях.

Свадьба молодого шотландского маркиза с прекрасной Этель (несмотря ни на что, я люблю эту девушку и на днях повидаюсь с ней и поздравлю ее, хотя, как Вы понимаете, охотно помешала бы этому светскому браку и даже пробовала, вопреки своему долгу, помочь кое в чем нашему бедному Клайву), так вот свадьба их, как я слышала, состоится будущей весной в Лондоне. Вы вряд ли будете присутствовать на предполагаемой церемонии — бедному мальчику, наверно, не захочется быть на ней. Привезите его в Париж поухаживать за моей маленькой Антуанеттой — в Париж, где у него есть добрый друг

Графиня де Флорак.

Я читала восторженные отзывы о его картинах в одной английской газете, которую мне присылают".

Клайва не было в комнате, когда его отец получил это письмо. Юноша работал у себя в мастерской, и Томас Ньюком, боясь встречи с ним и желая обдумать, как бы поосторожнее преподнести ему эту новость, ушел из дому. Дойдя до Восточного клуба, он пересек Оксфорд-стрит, миновав Оксфорд-стрит, зашагал по широким тротуарам Глостер-Плейс, и тут ему вспомнилось, что он давненько уже не навещал миссис Хобсон Ньюком и все остальное курьезное семейство, обитавшее на Брайенстоун-сквер. И вот он зашел, чтобы оставить в передней Марии свою визитную карточку. Ее дочери, как уже говорилось, стали взрослыми барышнями. Если им с детства читали всевозможные лекции, выправляли осанку, без конца заставляли их зубрить разные правила и практиковаться в них, обучали пользоваться глобусами и пичкали бессчетными "логиями", то можете себе представить, сколько всего они знали теперь! Полковника Ньюкома впустили и позволили ему лицезреть племянниц, а также их маменьку — Воплощенную Добродетель. Мария была счастлива видеть деверя; она приветствовала его с нежным упреком во взоре. "Ай-яй-яй! — казалось говорили ее прекрасные глаза, — вы совсем позабыли пас. Или вы думаете, что раз я добродетельна, мудра и талантлива, а вы, прямо скажем, бедный невежда, то я буду недостаточно любезна с вами? Добро пожаловать, блудный родственник, в лоно нашего добродетельного семейства. Добро пожаловать и милости просим с нами за стол, полковник!" И он последовал приглашению и разделил с ними их семейную трапезу.

Когда завтрак был окончен, хозяйка дома, которая имела сообщить ему кое-что важное, пригласила его перейти в гостиную и излила на него такой панегирик своим детям, на какой только способны любящие матери. Они знают то, знают это. Их обучали знаменитые профессора. "Та ужасная француженка, может, вы ее помните, мадемуазель Лебрюн, — сообщила мимоходом Мария, — даже страшно сказать, кем оказалась! Выяснилось, что она учила девочек неправильному произношению. И отец ее был вовсе не полковник, а… даже говорить не хочется! Спасибо еще, что я избавилась от этой проходимки прежде, чем мои бесценные малютки успели узнать, что она за птица!" Затем последовал подробный перечень достоинств обеих девочек, как и в былые времена прерываемый отдельными выпадами против семейства леди Анны.

— А почему вы не привели с собой вашего мальчика? Я всегда любила его, как родного, а он почему-то избегает меня. Ведь Клайв мало знает своих кузин. Они совсем не похожи на других его родственниц, которые не ценят ничего, кроме светских успехов.