Николай Наволочкин - Амурские версты

Медленно тащился по Амуру огромный баркас, вызывая удивление у команд более подвижных барж, и своей громоздкостью, и тем, что с баркаса доносились блеяние овец, кудахтанье кур, а порой и совсем сельский крик петуха.

На баржах да и в станицах, которые миновал баркас, гадали: кто это и куда плывет на таком неуклюжем судне? На переселенцев не похоже, они бы везли с собой коней, коров, телеги. На таком баркасе свободно могла разместиться рота солдат, но и людей на нем не так уж много.

Иногда с барж, равнявшихся с баркасом, любопытствуя, окликали:

— Далеко ли, любезные, путь держите?

На баркасе отмалчивались, или измотавшиеся за дорогу, управлявшие непослушным судном казаки сердито отвечали:

— А туда ж, куда и вы!

Неудовлетворенные ответом, на баржах начинали подшучивать:

— А что это вы, любезные, кукарекаете?

Казаки угрюмо молчали, и это еще больше распаляло шутников.

— Слыш-ка, паря, баб у них нет, так они кур щупают, ишь, как кудахчут сердешные! — и вслед раздавался взрыв хохота.

Михаил Иванович Венюков, отправившийся в интереснейшую, как ему представлялось, экспедицию по реке Уссури, уже «переболел» обиду, нанесенную ему в Шилкинском заводе. Там его команде и был выделен этот злосчастный баркас, к тому же еще загруженный баранами и курами, предназначавшимися к столу генерал-губернатора. Сначала Михаил Иванович возмущался тем, что его экспедиция, которой надо было спешить к устью Уссури, превратилась в «задний двор» губернатора, но потом смирился с неприятными обстоятельствами и теперь каждый день пути использовал для работы.

В прошлом году, возвращаясь с Амура, он на лодке добрался до Сретенска и там получил известие, что генерал-губернатор собирается в Петербург. Пришлось спешить в Иркутск, чтобы доставить Муравьеву сведения обо всем сделанном на Амуре после его отъезда. Сведения эти были крайне нужны генерал-губернатору, чтобы убедить в столице маловеров и противников амурского дела в необходимости его продолжения и завершения. И Михаил Иванович помчался на курьерских в Иркутск.

Муравьева он застал уже одетым в дорогу. Во дворе стоял с подмазанными осями и уложенными вещами любимый генеральский тарантас, который Николай Николаевич предпочитал рессорным экипажам.

Выслушав Михаила Ивановича, генерал приказал ему явиться с отчетом в начале зимы в Петербург.

Начальник Венюкова Будогосский не мог простить ему поездку на Амур с генералом, считал, что сам он обойден вниманием Муравьева, и поэтому грубил, мешал в работе и даже присвоил несколько карт, изготовленных Михаилом Ивановичем.

Два с половиной месяца, прожитых Венюковым в Иркутске, были бы тягостны, если бы не вечера, проведенные в Сибирском отделе Географического общества, да встречи с Петрашевским и его друзьями.

Из троих видных петрашевцев, живших тогда в Иркутске, Михаил Иванович более всего сошелся с самим Михаилом Васильевичем Буташевичем-Петрашевским. Ему нравились резкая правдивость и злые насмешки Петрашевского. С ним интересно было поговорить и о науке, и о политике, и даже о насущных амурских делах.

Тогда же появилась в городе еще одна любопытная личность, Михаил Александрович Бакунин, сразу привлекший к себе внимание иркутского общества. В гостиных шептались, что он революционер, ниспровергатель престолов, приговоренный якобы уже дважды, а может, и трижды к смертной казни. Один раз смертный приговор ему заменил пожизненным заключением король Саксонский, потом австрийский военный суд приговорил его к повешению. Однако и это решение было заменено пожизненным заключением. Поговаривали также, что по требованию России он был переведен в Петербург и здесь лишен сенатом дворянского звания и приговорен на каторжные работы в Сибирь, но сам государь, — здесь рассказчики понижали голос до шепота, — по ходатайству Николая Николаевича Муравьева, позволил ему отправиться на поселение в Сибирь.

Так это было или не так, но рассказчики утверждали, будто у Николая Николаевича Бакунин бывал в любое время дня и ночи, их часто видели гуляющими вместе, причем Николай Николаевич называл Бакунина кузеном.

Лично познакомиться с Бакуниным Венюков не успел.

Все отчеты для генерал-губернатора были быстро завершены, и Михаил Иванович на курьерской тройке помчался в Петербург. Будогосский, опасаясь, что Михаил Иванович может пожаловаться на него Муравьеву, в последние дни перед отъездом стал вдруг очень любезен. Мало того, что он приходил к нему есть провожальный пирог и пожелал счастливого пути, но еще, чтобы до конца показать свое так неожиданно вспыхнувшее расположение, попросил сделать ему одолжение и приискать для него в столице портупею и разное шитье.

Петрашевский перед отъездом Венюкова передал ему письмо к матери и откровенно сказал, что боится доверить его почте.

— И сообщите, Михаил Иванович, как мы тут обитаем…

При первой же встрече в Петербурге Муравьев объявил Михаилу Ивановичу, что летом ему предстоит возглавить экспедицию по исследованию реки Уссури. Там же, в столице, Венюков увлеченно начал готовиться к новому путешествию. Он копирует карты, делает выписки из книг, получает топографические инструменты, запасается нужной литературой.

Однажды вечером в дверь квартиры на окраине Петербурга, которую занимал молодой офицер, постучался неожиданный гость. Им оказался сам Геннадий Иванович Невельской, человек, поднявший русский флаг в устье Амура. Он пригласил Венюкова к себе и несколько вечеров подряд рассказывал о тех местах, где еще предстояло побывать поручику. Геннадий Иванович был настолько любезен, что сам начертил эскиз карты реки Уссури и написал к ней пояснение.

Не забыл Михаил Иванович и просьбу Петрашевского. На Торговой улице он разыскал дом матери Михаила Васильевича. Старушка спрятала письмо сына под косынку на груди и во время долгого разговора так и не вынула его, не прочла. Не написала она и ответ.

Теперь позади и дорога от Петербурга в Иркутск, и новые стычки с Будогосским, и дорога до Шилкинского завода. И вот наконец команда его плывет по Амуру. Уже на этом дурацком баркасе Михаил Иванович ради любопытства подсчитал, что только за год, с февраля прошлого по февраль нынешнего, не считая этой новой экспедиции, он проехал более двадцати двух тысяч верст.

В Петербурге, в библиотеке главного штаба, Михаил Иванович подобрал для Иркутска целую кипу книг о Восточной Азии. Некоторые из них он взял с собой в дорогу. В том числе и аккуратно переплетенный полугодовой комплект журнала «Ежемесячные сочинения, к пользе и увеселению служащие» за 1757 год. Привлекла его в журнале, выходившем еще при Михайле Ломоносове, «История о странах, при реке Амуре лежащих, когда оные состояли под Российским владением».