Иван Вазов - Под игом

— Эй, сюда, сюда! — кричали люди и махали руками. Боримечка, злой, разъяренный, подталкивал цыгана вперед, осыпая его градом ругательств, отчетливо слышных наверху.

Вскоре беглец был доставлен на укрепление.

Повстанцы окружили его. Ярость оживила их унылые лица. Оказалось, что этого цыгана все знают. Он уже дважды пытался бежать из Клисуры и первый раз — с каким-то тайным поручением к рахманларцам от задержанного в городе турка из конака; за это он был наказан лишь строгим тюремным заключением. Теперь он бежал опять, и о пощаде не могло быть и речи.

Начальник укрепления повернулся к десятнику и некоторое время совещался с ним вполголоса.

— Да, да, — сказал в заключение Огнянов. — В такое время снисхождение и милосердие только вредят делу. Пусть посмотрят на смерть, тогда и самые робкие будут смелее глядеть ей в глаза… Но приговор должен быть вынесен военным советом. Марчев, беги немедленно на Зли-дол и расскажи там обо всем. Мое мнение и моя просьба — вынести смертный приговор. Скорее!

Десятник убежал.

— Дядя Марин, возьми этого цыгана под стражу! — строго приказал Огнянов одному пожилому повстанцу. Затем обратился к двум другим, помоложе: — Ребята, отведите этих господ — этих вот трусов — на тот конец; разоружите их и караульте до следующего моего приказа!

Четверо разжалованных повстанцев побледнели, но покорно зашагали к месту, где их приказано было держать под стражей.

Огнянов взволнованно ходил взад и вперед вдоль окопов. Лицо у него осунулось, мрачные мысли избороздили морщинами его лоб.

Он подошел к кучке повстанцев, усердно рывших новый окоп, окинул их невидящим взглядом, не заметив дружелюбно ухмылявшегося ему Рачко, и поднялся на насыпь. Посмотрев в бинокль на восток, он, еще более хмурый, сошел с насыпи и вернулся на прежнее место.

— Что за народ! Что за народ! — бормотал он. Возвратился Марчев.

— Приговорили к смерти! — крикнул он, еле переводя дух.

— Приговор вынесен военным советом?

— Да… Казнить немедленно! — громко проговорил Марчев и добавил что-то еще, но шепотом.

Огнянов удовлетворенно кивнул головой.

Слова Марчева «казнить немедленно» были услышаны многими. Шепотом передавались они от одного к другому и наконец достигли того места, где стояли арестованные.

Они и раньше были бледны, но теперь побелели, как стена.

Наконец-то им стало ясно, что здесь не шутят. Военный совет мгновенно предстал перед ними как что-то ужасное, всесильное и неумолимое, как судьба. Только бог казался им более могущественным.

К Огнянову подошел один из повстанцев.

— Арестованные раскаиваются и молят о прощении, — доложил он.

— Поздно. Приговор уже вынесен, — сухо ответил Огнянов. Немного погодя он властным голосом приказал тому же повстанцу:

— Брайков, возьми с собой Нягула, Благоя и Искрова и отведите этих четверых вон в ту лощину, — там они понесут заслуженную кару. Приговор военного совета должен быть выполнен безоговорочно.

Брайков, смущенный и растерянный, пошел выполнять приказ начальника укрепления.

Ни одного голоса не раздалось в защиту осужденных. Никто не хотел, чтобы его заподозрили в сочувствии трусам. Всякий сознавал, что жизнь его теперь зависит от воли военного совета — этого единственного судьи, приговоры которого не подлежат обжалованию.

Осужденные под конвоем четырех других повстанцев миновали укрепление и по обрыву спустились в лощину.

— Отведите и цыгана туда же! — приказал Огнянов. Потом шепотом дал какое-то распоряжение десятнику, и тот стал спускаться вслед за другими.

Лобным местом было избрано зеленое сырое ущелье, по дну которого тек, журча, ручеек. Склоны ущелья были круты и обрывисты. Укрепление Огнянова возвышалось над ними с западной стороны. Повстанцы столпились над обрывом, чтобы оттуда наблюдать за казнью.

На левом берегу ручья стоял дуб, обожженный ударом молнии и наполовину высохший.

Два повстанца прежде всего подвели к дубу цыгана, сняли с него красный пояс и этим поясом привязали его к стволу.

Ужас сковал уста несчастного. Из его потрескавшихся губи потекла кровь.

Неподалеку, на берегу ручья, стояли четверо осужденных, ожидая своей участи. Животный страх обезобразил их лица. Марчев скомандовал:

— Подвести сюда и этих!

Осужденные двинулись. Трое едва волокли ноги, и конвойным пришлось взять их под мышки, чтобы дотащить до места, указанного десятником.

Марчев выстроил приговоренных в десяти шагах от связанного цыгана. Очевидно, их хотели заставить вблизи смотреть на страшное зрелище лишь затем, чтобы несколько минут спустя они, в свою очередь, послужили таким же зрелищем для столпившихся над обрывом повстанцев.

Осужденных не связали. Но они оцепенели от ужаса, и мысль о бегстве даже не приходила им в голову. Да бежать было бы и невозможно.

Прошла минута гробового молчания.

Но вот Марчев начал громко и торжественно:

— Цыган Мехмед из Клисуры за неоднократные попытки бежать из тюрьмы с гнусной целью служить врагам Болгарии приговорен верховным советом к смертной казни на страх другим таким же предателям! — И, обернувшись к четверым осужденным, скомандовал: — Господа, станьте лицом к Мехмеду…

Они беспрекословно исполнили приказ.

— Дайте каждому по ружью.

Повстанцы с глубоким волнением протянули осужденным свои ружья. Осужденные с обалделым видом взяли их.

— Теперь пристрелите вот этого! Слушай команду: раз, два, три!

Гром выстрелов потряс обрывистые склоны ущелья. Клубы дыма окутали четырех стрелявших.

Но цыган, привязанный к дереву, и не пошевельнулся. Ни одна пуля не задела его. Очевидно, в него стреляли не целясь. Но похож он был уже на мертвеца.

— Позор! — гневно воскликнул Марчев. — Еще раз!

И он повторил команду. Снова грянули выстрелы… Цыган поник головой, и руки его бессильно повисли. Наверху раздались рукоплескания.

— На этот раз, господа, вас покарали только тем, что дали вам возможность получить крещение кровью. Этим вы обязаны великодушию Огнянова и милосердию военного совета.

Четверо осужденных, поняв, что они спасены, робко оглянулись кругом с видом людей, очнувшихся от страшного сна.

Едва заметная блаженная улыбка пробивалась сквозь ледяную кору страха, сковавшего их посеревшие лица.

Новые радостные рукоплескания послышались с укрепления.

«Странно, странно! Необъяснимо!.. Ужасно!.. До сих пор ничего еще не началось… Что же они делают? Что предпринимает Бяла-Черква? Молчат, как мертвые… Молчат… Ужасное молчание! Страшное!.. Не могу допустить и мысли, что они там сидят сложа руки и благоразумно выжидают… Однако этот идиот говорил правду, сущую правду. Но в Бяла-Черкве и Соколов, и Попов, и Редактор… Все они там, мои соколы… Испытанные ребята, горячие головы. Чего они ждут? Уж не меня ли? Но, значит, если я не приду к ним, если я погибну, они и делать ничего не станут? Или они глухи и слепы и не видят, что творится вокруг? Клисура восстала, Копривштица восстала, Панагюриште восстало, Средна-гора объята пламенем! Одна только Стремская долина спит глубоким сном! Или опять случилось какое-нибудь несчастье? Возникло какое-нибудь непреодолимое препятствие? Но это невероятно! Если Бяла-Черква не может начать восстание, она могла бы хоть послать нам на помощь отряд человек в десять… Этот отряд мог бы вдохнуть бодрость в других… Но Бяла-Черква затаилась. Все сообщения подтверждают это… А какое там было воодушевление! Как основательно подготовились! Неужели так и в других местах?.. Беда… Божье проклятие нависло над Болгарией!..»