Геннадий Семенихин - Новочеркасск: Роман — дилогия

Дух захватывало у человека, стоявшего рядом с собором и глядевшего ввысь. Так и казалось, будто позолоченные купола, осененные тонкими крестами, уходят в голубое распахнутое небо, а его самого пошатывает от этого ощущения и грудь, наполненная воздухом, туго звенит.

— Чудак ты чудаком, Тарас Карпович, если этакой красотищей восторгаться не умеешь, — усмехнулся Павел Сергеевич. — Это же великое зодчество.

— А я никаких институтов искусств не проходил, — огрызнулся блондин, — я комиссар полка, и только. На гражданской моя задача была боевой дух да ненависть к врагу у красноармейцев воспитывать, боевой порыв подымать. И точка. Кажется, это у меня получалось, командир?

— Получалось, — не сразу ответил Павел Сергеевич, — однако полагаю, что для того, чтобы теперь быть комиссаром полка, этого мало.

Тарас Карпович натянуто расхохотался:

— А что? Разве теперь красноармеец из другого теста пошел?

— Еще не пошел, но пойдет.

— Как это так, объясни.

— А так, что лет через пять-десять в армию начнут приходить совсем другие хлопцы. Они тоньше и образованнее нас с тобою будут.

— А нас куда же? — оторопел комиссар кавалерийского полка. — Нас — тебя и меня? Или это уже ничего не будет означать, как мы за власть Советов рубились, как Сиваш вброд переходили и как сам его превосходительство барон Врангель пятки от нас смазывал? Чего-то ты темнишь, командир. Мне так кажется, наше Советское Отечество по гроб жизни будет уважать таких бойцов революции, как мы с тобой.

— Будет-то будет, — разглядывая прищуренными глазами прихожан, потянувшихся редкой цепочкой к раскрывшимся резным дверям собора, согласился командир полка. — Да только знаешь, что я тебе зараз скажу, дружище? Революция в нашей преданности не сомневалась и не усомнится. Однако ответь мне на такой вопрос. Предположим, что ты три года не качался в седле и вдруг получил приказ вести боевой полк в атаку, да еще на рысях к тому же. Удержишься ты в седле или нет?

— Разумеется, нет, потому как без тренировки…

— И на посту командира полка не удержишься, если знать будешь меньше, чем парни, что в твой полк придут с гражданки после семилеток, а то и с рабфаков.

— Ну, командир, подвел базу, — рассмеялся Тарас Карпович и добродушно отступил. — Выходит, в сегодняшнем споре ты на сто процентов прав. На одних орденах боевого Красного Знамени всю жизнь не просуществуешь. Башку действительно новыми знаниями надо освежать. А то вот нынче ты упомянул, что собор новочеркасский в византийском стиле построен, а думаешь, я знаю, что такое византийский стиль? Ты мне сегодня вечером всенепременно пояснения на сей счет дай.

— Дам, Тарас, обязательно дам, — улыбнулся Павел Сергеевич.

— Ну вот. Узнаю настоящего боевого друга. А сейчас ты куда?

Командир полка усмехнулся, поправил на гимнастерке скрипучие ремни.

— Эх, Тарас, Тарас! Да разве ты забыл, что я здешний?

— Нет, помню. Меня прихватишь? — нерешительно осведомился комиссар.

Командир полка отрицательно покачал головой!

— Нет, Тарас.

— Значит, от ворот поворот? Вот с таких разногласий наверняка и начиналось расслоение первобытного общества на классы.

— Не серчай, Тарас. Наше с тобой сообщество ни один Врангель поколебать не был в состоянии. А уж теперь, когда мы власть свою утвердили, кто же может. Но сегодня ты меня извини. Мы с братом больше двадцати лет не виделись. Что с ним, какой он? Сам понимаешь, в этом случае первая встреча свидетелей не требует.

Комиссар поправил выбившийся из-под буденовки светлый чуб, сконфуженно сказал:

— Прости, не подумал. Извини за бестактность.

— Ничего, — улыбнулся Павел Сергеевич, — на утреннем построении я уже буду присутствовать. А если заночую, начальник штаба пускай его проведет.

— Значит, у тебя здесь брат? — спросил комиссар.

— Да, брат Сашка.

— Он в гражданской был у белых или у красных?

— По моим данным, ни у кого.

— То есть как это ни у кого? — озадачился комиссар.

Павел Сергеевич усмехнулся:

— А ты, Тарас Карпович, полагал, что в гражданскую весь мир людской был поделен на белых и красных?

— Естественно, — послышался твердый ответ. — Когда совершается революция, так быть и должно.

Командир полка задумался.

— А знаешь, дружище, на этот раз ты в основном и прав. Однако есть еще небольшая категория соотечественников, которые, пока мы с тобой рубились против того же Врангеля, вообще не брали в руки оружия. Ни холодного, ни горячего.

Тарас Карпович остолбенело почесал за ухом.

— Дезертиров, что ли?

— Больных, — коротко произнес командир полка. — Так вот, мой Сашка из их числа. Есть такая поганая наследственная болезнь: астма.

— Гм-м… может, эта и болезнь-то буржуйская?

— Да нет, — совсем уже развеселился командир полка и толкнул Тараса Карповича в бок. — Ладно, пока.

Он вскочил в свое роскошное седло и тронул шпорами буланого жеребца. Отъехав с квартал от соборной площади поравнявшись с первым встречным, назвал ему улицу и номер дома. Прохожий, интеллигент по обличию, несколько растерявшийся при виде кавалерийского командира с двумя боевыми орденами на гимнастерке и не сразу понявший, что от него требуется, облегченно закивал головой:

— О! Это же очень просто. Вам надо ехать по Платовскому проспекту в сторону Азовского рынка. Когда увидите на углу завод Фаслера, повернете налево и мимо психиатрической больницы — вниз. По-моему, этот дом стоит на углу Барочной и Аксайской.

Павел Сергеевич поблагодарил, а старый интеллигент, притронувшись пальцами к полям фетровой шляпы, заспешил своим путем.

Застоявшийся жеребец фыркнул, требуя, чтобы всадник дал ему возможность порезвиться, но Павел Сергеевич перевел его на шаг, и конь, недовольно цокая копытами по мостовой, стал медленно продвигаться вниз по улице. Напротив стоящего на постаменте воина с кривой казачьей саблей в руке Павел Сергеевич снова придержал коня и прочел лаконичную надпись: «Графу атаману Матвею Ивановичу Платову. Донцы». И снова зацокали копыта боевого коня, унося всадника к дому на углу Аксайской и Барочной, этих двух окраинных улиц.

Думы, думы, как трудно бывает порою управлять вами. Даже самый волевой человек далеко не всегда в состоянии подчинить себе ваше течение. Как часто, вырвавшись из-под контроля его разума, вы, словно потоки полой воды, растекаетесь вширь, дробясь на отдельные ручейки, не всегда понятные в своем течении. И не успеет разум погнаться за одним из этих ручейков в надежде настигнуть и подчинить его себе, как рядом появляется второй и третий, и уже поистине бывает невозможно оценить тобою же порожденные предположения, выводы и воспоминания.

И горечью, и радостью наполнялось сердце Павла Сергеевича, пока цокали копыта буланого жеребца, приближающего его к дому брата. Вспоминался душный маленький флигелек на Почтовом спуске, где после смерти матери жили они втроем — он, Саша и престарелый отец — в неописуемой бедности, деля ежедневно жалкие завтраки, обеды и ужины. Спасибо все же отцу. Потерпев поражение в своей купеческой карьере, он сберег кое-какие ценности, но и их они проживали значительно быстрее, чем хотелось бы. В безрадостных мыслях своих Павел заглядывал в недалекое будущее и не видел просветов. Просыпаясь порою среди ночи и слушая глухой кашель отца, он часто думал о том, что несладко видеть, как беды и неудачи беспощадно разрушают твоего родителя, будто бурный поток основание скалы, мимо которой он проносится изо дня в день.