Владислав Ванчура - Картины из истории народа чешского. Том 2

Брата Михеля бросило в жар. Кинулся он бежать, обернулся, метнулся влево, метнулся вправо — и остановился. Струны в его мозгу расстроились: одна гудела, другая — причитала, третья — пронзительно верещала. Да, ничего не поделаешь, так оно и есть — бедняжка спятил.

Когда же Михель опомнился — не вполне, кое-как, наполовину, хлопнул он себя по лбу и сам с собой заговорил.

— Осел, дурак чертов, как же ты не отметил место, где отломил серебряную веточку? Как ты его теперь найдешь, как опознаешь, коли захочется воротиться?

Шел четвертый либо пятый час пополудни. На ветвях распевали птицы, а когда они смолкли и опустились сумерки, злосчастный монах все еще метался от одного места к другому, то наклоняясь к земле, то распрямляясь, и к каждому дереву привязывал клок своей рясы. Он разорвал ее на лоскутки, так что вместо рясы теперь болтались одни рукава да часть переда. Дважды отметив столь непотребным способом около двадцати мест, отправился Михель восвояси. Было уже темно. Брат, стоявший на карауле у монастырских ворот, не хотел даже его впускать — так перепугал его растерзанный вид монаха.

— Господи помилуй, брат Михель, что у тебя за вид? Куда подевалась твоя ряса? Что заставило тебя скинуть одежду, которую тебе доверили и которую ты должен носить к вящей славе ордена и собственному благу?

— Привалило мне великое счастье — я нашел веточку серебра!

— Вот и расскажи о своём счастье настоятелю, он тебя ждет, и, сдается мне, настроение у него прескверное.

Михель одолжил верхнюю одежду, порванную рясу перебросил через руку и, держа перед собой серебряную веточку, постучал в келью настоятеля.

— Уже скоро ночь, святой отец, уже поздно, но поверь, задержался я не из-за пустяка. Не бил я баклуши, не бродяжничал, но все это время искал большущий клад, который принесет мне, нашему ордену великое богатство и сделает Седлецкий монастырь самым славным во всей Чешской земле: посмотри, я нашел на твоем наделе серебряную руду и отметил это место лоскутками от рясы, поскольку в моем большом кармане ничего не было и я не обнаружил ничего для этой цели более пригодного.

Аббат покачал головой и ответил так:

— Несмышленый и грешный сын мой, тебя попутал дьявол, в руке твоей, разумеется, простая слюда, но даже если бы это было чистое золото, прилично ли из-за куска металла нарушать порядок, пропускать общую вечернюю молитву и не сидеть в положенном месте трапезной? Нет, не повезло тебе, какая же это удача?

Потом аббат выведал, где лежит серебро, и без долгих проволочек определил для Михеля вид наказания.

Злосчастный послушник сидит на хлебе и воде в своей келье, а аббат исследует серебряную веточку. Проверяет ее вес, изучает ее блеск, в задумчивости покачивает головой. Потом вспоминает о правах, данных монастырям королем Пршемыслом, и шлет двух монахов к посаднику, то бишь к управляющему королевскими горами. Драгоценную веточку, для того, верно, чтобы не искушать ворюг, тщательно заворачивает в тряпье и кладет на дно монашеской сумы, вроде той, куда собирает подаяние нищий.

В то время в серебряных кутищах где-то меж Седлецким монастырем и королевским городом Колин работали рудокопы. Их было немного. Залежи, почти исчерпанные, служили им весьма скудным средством существования.

Несколько мастеров, хозяйствовавших на собственный страх и риск, уже оставили истощенное месторождение и пошли по свету с нищенским посохом и сумой, и не нашлось ни единой доброй души, пожелавшей приобрести хоть один их надел. Короче говоря, польза, богатство и слава этих гор уходили в прошлое.

Жил среди рудокопов некий Ян по прозвищу Куренок. Он не входил в общину рудокопов, но числился среди челяди, обслуживавшей рудники. От барышей не доставалось ему ничего; получал он с выработки. Дважды в день заступал он смену, которая длилась по шесть часов. Право, этого более чем достаточно, но ежели бы надсмотрщик, которому управляющий рудниками вменил в обязанность следить за установленным распорядком, не проявлял твердости, вышеупомянутый Ян Куренок, возможно, оставался бы в забое еще по полсмены. Был он трудяга невообразимый. Ничто его так не тешило, ни к чему он не имел привязанности, ни о чем он так не радел, как о работе. Не подумайте, однако, что деньги не давали ему покоя! Ни в коем разе. Платили ему гроши, так что он едва-едва сводил концы с концами, а от пары-другой динариков, что оставались от его мзды, не было никакого проку.

Сказывают, и это очень похоже на правду, что взрослые мужчины часто живут мальчишескими привычками. Мужики, у кого за плечами Miiorpie десятки лет, жена и ребятишки, которые дома напускают на себя важность, к товарищам своим подходят чуть ли не вприпрыжку и не могут удержаться от озорства. Иной раз задираются, а то и за грудки схватятся, но это не в счет. Обыкновенно меж ними устанавливается дух приятельства и шутки, а это не забывается никогда.

Ян по прозванию Куренок вдыхал человечий дух горняцких общин с величайшим наслаждением. Безмерно им дорожил, сам небось даже не подозревая об этом. Работал там, где поставят, трудился не покладая рук и в тайниках смутной, непонятливой своей души желал, чтобы работа в горах продлилась как можно дольше и чтобы эти добрые парни до конца дней сидели вокруг костра и заливались хохотом над самыми солеными шутками.

И сталось так, что горняк, о котором идет речь, вместе со своими друзьями напал на серебряную жилу, которая сворачивала к югу. Что же другое могло прийти ему в голову, как не разведать, откуда она берет начало? Жила, или, если угодно, Erzzug , выбивалась откуда-то из глубины земли и выходила прямо на поверхность.

«Черт возьми! — сказал себе горняк. — Разроем ее! Ей-ей, возьмем-ка ее в оборот, поднатужимся да и раскопаем гонов на семь вон в энту сторону!»

Проговорив такие слова, горняк указал как раз на то место, где обнаружил серебро наш милый монах Михель.

На следующий день, вооружившись кирками, рудокопы отправились в означенном направлении. Копали там, копали сям, копали на большой глубине; каторжной работы потребовалось больше, чем им хотелось бы, но расчет оказался верен, так что после долгих упорных трудов обнаружили они прекрасные, богатые, крупные, мощные Какрагольтские залежи. Ян по прозванию Куренок рассмеялся, шлепнул по спине братана, стоявшего рядом, и сказал:

— Хвалата, дружище, давай-ка ко мне в управляющие. Нечего и ждать, ставь скорее каменные хоромы! Счастье тебе подвалило, это уж как пить дать!

— Эх, — вздохнул Хвалата, — вот когда зайцы начнут нести яйца, все исполнится до последней точки. Не строю я воздушных замков, а вот от всего сердца желал бы, чтобы тот, кто с этих залежей очень легко загребет кучу денег, поставил нам десять кувшинов доброго пива.