Жорж Бордонов - Огненный пес

Ему было слишком знакомо все это, и состояние души его не совпадало с безмятежностью пейзажа. Лишь только пустоши, ложбины с обрывистыми краями, горловины которых уходят в море зелени, верхушки деревьев, потрепанные ветром, могли бы помочь ему, дать успокоение.

Он снизил скорость. Перейдя на мелкую рысь, лошади отдыхали. Господин де Катрелис стал громко читать бессмертное стихотворение «Домик пастуха, или Письмо к Еве» [6] Перевод Ю. Б. Коренева. :

Какой-то человек, стоявший на крыльце своего дома, крытого не соломой, а высокой шиферной крышей, приветствовал его широким взмахом шляпы. Но когда господин де Катрелис читал стихи — и именно эти стихи! — он не узнал бы ни собственной жены, ни старшего сына, ни своего доезжачего. Волнующие строки господина де Виньи внезапно осветили его душу, вскоре станет ясно, почему.

Каждый раз, когда во время охоты или просто блужданий он замечал передвижной домик Жудикаэля, и даже в разгар погони за волком, эти стихи начинали звучать в нем, вырывались словно сами по себе из его души. И тогда мало кто смог бы предположить, что этот неистовый охотник, скачущий за своей черно-рыжей сворой собак, произносил:

В конце деревни располагался постоялый двор, где господин де Катрелис останавливался обычно, когда «спускался» к Луаре. Предупрежденный одним из своих работников, трактирщик поспешно выскочил из дома и, проворно скинув свой голубой бумазейный колпак, заорал:

— Добро пожаловать, господин маркиз!

И услышал в ответ:

Экипаж неспешно проехал мимо и поднялся на холм к группе сосен. Трактирщик остался стоять с разинутым ртом:

— Так! Хорошо! Нет сомнения, он потерял голову. Тангит! Тангит, выйди на минутку. Ты видишь тот экипаж? Скажи, ты его видишь? Это господин де Катрелис, отшельник, гроза волков… Он проехал, не повернув головы… Вот это да!

Спустя мгновение господин де Катрелис воскликнул:

— О! Любовь!.. Любовь!.. Но…

Он повторил это слово, но любил ли он в действительности, было ли у него время любить, у него, который только 1 января, в день святого Сильвестра, и мог быть свободным? Придавал ли он когда-нибудь значение этому «мог быть», что, согласно религии и законам, раскололо его жизнь? Он, как в тумане, представил себе белокурую, хрупкую женщину, с жемчужной улыбкой, вернее, скорее девушку-подростка, чем женщину, и ее взгляд, излучавший доброту и нежность. Но он быстро прогнал этот образ, трогательная прелесть этого видения не давала ему покоя:

— Ну что, моя Жемчужина, лодырничаем?

И он стеганул лошадь кнутом, и, когда она заржала, он засмеялся, но в его нервном смехе было больше тревоги, чем радости.

Он остановился перед самым Нантом в трактире для ломовиков, пренебрегая, по своей привычке, многочисленными гостиницами, которыми владели его родственники. Один из его двоюродных братьев распоряжался на пятнадцатой линии и никогда не скрывал своего восхищения охотником. Он устроил бы целый праздник по случаю его появления, собрал бы весь цвет «общества», предоставив почетное место своему необычному гостю, ставшему в Бретани почти легендой, и, конечно, попросил бы рассказать какую-нибудь историю из охотничьей жизни. «Но, — думал господин де Катрелис, — я не какой-нибудь медведь, что показывают на ярмарках. „Сделаешь хорошо, Миша, и ты получишь сахар“. Спасибо, большое спасибо, господа и дамы».

После кофе и какой-то сивухи, когда он прикуривал трубку, предупредительная и миловидная официантка предложила ему газеты. Видимо, это было в обычаях трактира, во всяком случае, это не было сделано специально для него.

— Лет двадцать, если не больше, я не читал газет.

Но девушка состроила такую опечаленную гримаску, так комично приподняла брови и к тому же была так молода, что он не решился ее огорчить, взял газету и сделал вид, что читает ее. Ломовики, попивая маленькими стаканчиками свои ликеры, исподтишка наблюдали за ним.

— Кто это там?

— Я его знаю.

— Он не из наших краев?

— Да, не из наших… Это большой оригинал! Он живет совершенно один на мельнице, между Пэмпонтом и Рошфор-ан-Терром. Совершенно один — это образно говоря! Совершенно один со своей бой-бабой, служанкой на все руки, ты меня понимаешь?

— Скажи-ка, тогда он не должен скучать!

— Парень из знатных, лопается от денег, а живет на мельнице! Наконец, короче…

— Это Катрелис, — сказал один из игроков в карты, — знаменитый истребитель волков, отчаянный человек!

— Верно, ребята. Это точно он, я приметил его еще на равнинах Ланво.

— Надо же!

Они видели, как он отодвинул бутылку и прибор, пододвинул поближе свечу, резко раскрыл газету. Господин де Катрелис, «после двадцати лет, если не больше», развернул, наконец, газету, газету города Ванн.

Любопытные наблюдатели за ним различили заголовок. Когда же услышали звуки, похожие на хрюканье кабана, то переглянулись и стали подталкивать друг друга локтями. Старик читал, и по мере того, как он погружался в текст, его загорелые щеки бледнели, а тонкие губы сжимались. Вот какой текст привел его в такое состояние:

«Уголовная полиция г. Ванн

12 октября 1880 г.

Кто утверждал, что большие собаки не кусают друг друга?

Эта старая поговорка была опровергнута вчера на судебном заседании, на которое господин де Гетт вызвал господина маркиза де Катрелиса!

Но за какое же ужасное преступление отвечал перед судом этот еще бодрый, почтенного вида старик? А речь шла о простом недоразумении во время охоты и переходе на чужую территорию. Господин де Катрелис, замечательный охотник, но не из тех, что, как обычно принято считать, охотятся для собственной кухни, а величайший борец с волками. И вот он, кажется, следуя за своей сворой собак, несколько раз позволил себе вторгнуться во владения своего соседа, барона де Гетта…»