Жорж Бордонов - Огненный пес

«Просыпайся, старый приятель. Я уже здесь. Я убью тебя завтра или послезавтра, но, ты не поверишь, тем не менее, навсегда останусь благодарен тебе. Ты знаешь, волк, что мы с тобой похожи друг на друга? Мы оба принадлежим к уходящему поколению, оба из той породы, которая должна исчезнуть. Земля даст новую поросль, других животных, других людей, непохожих на нас. Никому больше не нужны закованные в латы сеньоры, сидящие в своих замках с бойницами, и волки, воющие в лесах, тоже не требуются. Мы — часть прошлого, уже мертвого. Мы пережили самих себя, и ты, и я, можно сказать, что мы приговорены. Ну и что за важность, что мы исчезнем? Мы оба прожили замечательную по-своему жизнь, были в ней свои радости, недоступные пониманию всяких посредственностей. Ошиблись мы только в одном — когда посчитали, что это будет длиться вечно. Подобные тебе погибнут в ближайшие годы от отравы. Подобные мне — от разорения. Пойми, в этом нет никакой трагедии, потому что так и должно быть. Итак ты видишь, старый волк, что мы сошлись лицом к лицу, чтобы исполнить вдвоем нашу одну на двоих роль, сыграть дуэтом. Значит, я нападаю, ты защищаешься, ты начинаешь сопротивляться, а я тебя закалываю кинжалом. А затем… Ты меня понимаешь: что помешает воде течь? Разве остановишь смену времен года? Я рад, что именно мне выпал шанс сразиться с тобой. Ты такой храбрый, опытный и умный. Все другие, конечно, никогда не смогли бы перехитрить тебя. О! Я понимаю, с каким нетерпением ты ждал именно меня. Итак, если ты хочешь, чтобы это произошло, начнем нашу игру».

Дубравы, островки сосен, заросли орешника, муравейники кустов, обсыпанные снегом, безмолвствовали. Одни лишь маленькие птички прыгали среди ветвей папоротника и кустов вереска на скрюченных от мороза лапках, пересекали, трепеща окоченевшими крылышками, пустынные тропинки. Да белки, высунув свои забавные головки из недр дупел, подставляли их под солнечные лучи.

Перед самым рассветом пошел снег, но не такой сильный, как предполагал волк. Его следы на снегу остались очень хорошо видны. Доезжачий показал на них своему хозяину, и около старого одинокого вяза господин де Катрелис спустился с лошади. Корни этого дерева, как известно, внешне напоминают свернувшихся клубком гадюк. Но гадюк гигантских, их зеленоватые кольца переплелись и наполовину спрятались под серой с золотыми заплатами корой. След волка вокруг этих корней, был четок и глубок. Он напоминал цветок лилии с герба господина де Катрелиса с острием пики в середине и с двумя загнутыми лепестками! Это сходство поразило старика и вновь наполнило его странным, диким воодушевлением. Он сказал Сан-Шагрену:

— Нельзя терять ни минуты. Раздобудь где-нибудь немедленно упитанную овцу и приведи ее сюда. Наш приятель в хорошей форме, даже слишком хорошей. Надо его нагрузить, иначе нам никогда этого умника не взять.

Эта охота не имела ничего общего с теми сценами, что обычно изображаются на английских гравюрах: стройные силуэты лошадей, одетые с иголочки всадники, амазонки, вуали и шарфы которых эффектно развеваются на ветру, зеленые холмы, симметрично декорированные деревьями и другой лесной растительностью, такого ухоженного вида, словно ее время от времени аккуратно подстригает садовник. Господин де Катрелис же имел вид варвара, ускользнувшего от полчищ Аттилы. Во всяком случае, именно так он выглядел бы, скорее всего, в глазах персонажей с этой элегантной картинки, занявшихся охотой, чтобы насладиться сельским дивертисментом, скачущих под «восхитительными» облачками, нарисованными искусной рукой с единственной целью — показать с педантичностью чертежника, где именно проходит линия горизонта. Эта охота не походила даже ни на одну из тех, что составляли полную приключений прежнюю жизнь нашего героя. Иногда, правда, очень редко, по велению или по иронии судьбы, он приближался в какой-то степени к чему-то великому, но потом человек и животное возвращались в состояние посредственности, не сохранив ничего от того, что пережили, когда судьба дала им шанс возвыситься над самими собой. Лошади усердствовали с присущей им горячностью, свора поддавала жару и голосила, Сан-Шагрен трубил в рог, и волк, отмеряя милю за милей, постепенно выдыхался, время от времени приседая на задние лапы спиной к какой-нибудь скале и оскалив клыки. Напрасно скалился зверь, все в их охотничьей команде было отлажено, как в безошибочно идущих часах с хорошо пригнанными шестеренками. В Гурнаву они возвращались усталые, но счастливые, во всяком случае, такими казались. Ах, какая же все это была фальшь!

Ибо в настоящей охоте — теперь он понимал это с предельной отчетливостью — все должно быть замешано на безумии! Схватка не на жизнь, а на смерть с достойным противником, почти магический ритуал противоборства человека и зверя, который обе стороны неукоснительно исполняли с древнейших времен. Но ему никогда еще не удавалось заглянуть в глубину колодца, в котором живут наши тайные инстинкты. Все мысли, все рассуждения, которые связывают нас с тем, что принято называть цивилизацией или культурой, стерлись сейчас в его сознании, чтобы уступить место тому психическому состоянию, трагическому и радостному одновременно, которое рисунки в пещерах Альтамиры или Ляско запечатлели с такой силой. Природа, которую он по-язычески обожествлял, предпочитая ее общению с себе подобными, своему долгу и честолюбию, в какой-то момент поглощала его целиком, растворяла в себе и его мозг, и плоть, и кровь! Ему принадлежащей оставалась лишь маленькая частица разума, отделявшая человека от животного. Внезапно он начинал ощущать себя не Катрелисом, владельцем поместья и беглецом из Бопюи, а фантастическим животным, кентавром, преследующим не менее фантастического и умного демона. И постепенно обретал странную уверенность, что поединок, который должен начаться вот-вот, станет апофеозом не вражды и ненависти, а любви и нежности.

Вначале старый волк показал, что напрасно его принимают за простака. Ягненок, которого Сан-Шагрен спешно купил у соседского фермера и привязал к колу, был найден на следующий день наполовину засыпанным снегом, мертвым от холода, но совершенно целым.

— Он почувствовал запах капкана, — предположил Катрелис.

— Невозможно, хозяин. Невозможно! Я натер и веревку и кол вашей смесью.

Эта смесь состояла из волчьего жира и разных колдовских трав.

— Тогда, значит, он увидел веревку и все понял. Да, этот зверь посильнее, чем я думал, и он не голоден! Сегодня вечером, сынок, выпусти-ка в эти места козу.

Но утром старая коза, целая и невредимая, довольно резвая, несмотря на то, что дрожала от холода, вернулась на мельницу, а доезжачий узнал, что далеко, в северной части леса, около пруда Компер, «проклятый „Дьявол“» утащил барана, сильно поранив при этом и сторожевого пса.