Иван Ботвинник - Скиф

Дидим не вынес такого кощунства:

— Суешься судить о державных делах, а тюки с шерстью подсчитать не можешь!

Пха часто обращался за такими услугами к шустрому Дидиму, поэтому, может быть, слова юнца и задели египтянина за живое. Он с ожесточением сплюнул:

— Тебя, змееныш, не спрашивают…

— Не надо ссориться, Пха! — взмолился Аталион. — Мы тихо беседуем, ты спи. Пусть Аридем еще немножко расскажет. Я вот тоже ничего не знаю о царевиче, хотя мой дед и воевал за него.

— Аридем, расскажи! — с почтением попросил Дидим. — Мы не будем ссориться.

Аридем, лежа на спине, молчал. Внезапная сердитая вспышка египтянина отбила у него всякую охоту что-либо рассказывать.

— Как много злобы у людей, — тихо проговорил он. — Эти красильни скоро всех нас превратят в животных. — И вдруг улыбнулся, увидев приближавшихся к нарам новых почитателей. Молодые рабы, друзья Дидима, принесли из лавочки сладкой горячей воды с вином, сдобных лепешек.

— Поешь, Аридем, и расскажи еще, — сказал Аталион.

— Пожалуйста, дальше!.. — Дидим подсел к циновке рассказчика и приблизил миску с горячим напитком к самым губам пергамца. — Это за мои деньги для тебя купили!

Аридем невольно улыбнулся, обнял мальчика за плечи.

— Вино мы выпьем все вместе, и не смей больше тратиться на меня!

— Ты говорил, в Атлантиде не знали денег, — озабоченно переспросил кривой финикиец Ману. — Как же так?

— Там каждый помогал друг другу, — пояснил Аридем. — Этого-то и хотел Аристоник. Плохое наследство досталось ему от брата. Аттал, его брат, при жизни служил волкам. Он увеличил налоги, позвал римских откупщиков в свое царство, отдал им лучшие земли, а пахарей на солончаки выгнал. Народ молил, чтоб боги скорее забрали к себе такого царя.

А когда умер Аттал, еще хуже пришлось бедным людям, потому что он завещал Пергамское царство Риму… Тогда и начал Аристоник войну. Не о троне заботился он, а о Государстве Солнца. Царевич дал рабам свободу, беднякам — землю. Сам Блоссий приехал к нему из Рима. Мудрец. Тот самый Блоссий, что был другом Тиберия Гракха — благородного римлянина, которого убили волки. Блоссий знал, как раздать землю народу, не обидев беднейших.

Красильщики, затаив дыхание, ловили не только каждое слово, но и каждый жест рассказчика. Кривой финикиец Ману, заглядывая в рот Аридему, спросил:

— А рабам тоже давали землю?

— Да.

— И не уберегли люди такого счастья! — вздохнул старик красильщик.

— Три года сражался Аристоник с Римом, — продолжал Аридем. — Стояло бы его Государство Солнца до сих пор, если бы среди нас, бедных людей, не было малодушных, завистливых, корыстолюбивых. В Атлантиде нет таких…

— А ты там был? — глумливо, с явной издевкой снова вступил в разговор Пха. Он не спал и завистливо прислушивался к беседе.

Кое-кто из его друзей одобрительно хихикнул.

— Был! — спокойно ответил пергамец.

Маловеры растерянно переглянулись, почитатели рассказчика сдвинулись теснее.

— Расскажи! Все рассказывай! — загудели кругом.

— Мальчиком я жил в Атлантиде, — медленно проговорил Аридем. Ему внезапно пришло в голову, что его жизнь в Вавилоне у жреца Нуна была прообразом жизни людей в Атлантиде. — Я не знал тогда, что это Государство Солнца, но был счастлив.

— Наверное, целый день лежал в тени?

— Я целый день трудился. Днем помогал матери в саду, вечером беседовал с моим учителем Нуном. Я получал от моего учителя намного больше, чем могли дать ему мои руки. — Аридем поднял голову. — Это он меня сделал сильным духом.

— Как же ты попал к нам на мучения? — жалостливо поинтересовался изможденный, с запавшими глазами старик.

— Я жил на границе страны. Ворвались враги, учителя убили, а меня и мать увели.

К Аридему большей частью льнули слабые здоровьем рабы, несчастные полукалеки, малолетние. Он опекал их. На работе помогал носить тяжести. В балагане следил, чтобы никто не обидел его друзей. Терпеливо разъяснял, что даже слабые сильны, если они заодно.

Пха все чаще и чаще возмущался.

— Мало того, что сам бунтовщик, он еще других подстрекает, — кричал он при каждом удобном случае. — Пропадем мы из-за него!

Пха боялись. Подозревали, что он доносчик. Все стали сторониться молодого пергамца. Даже Дидим. Аридем как-то поймал мальчика наедине и спросил напрямик:

— Я тебя чем-то обидел?

Дидим, опустив голову, пробормотал, что ему земляки запретили дружить с умником.

— Говорят, ты смутьян, — виновато сознался мальчик. — Никому твои сказки не нужны. Только калеки да дети верят в них…

После этого признания Аридем замкнулся в себе. Жил мечтой о побеге. Ждал удобного случая. И случай представился.

Осенние ливни давали несчастным некоторую передышку. В дождливую погоду красить ткани было невозможно. Все красильное войско отпускали в город. Рабы слонялись по улицам, часто посещали стоявший в тупике храм богини Истар, где за три обола жрицы богини звезд соглашались утешать скитальца почти до утра.

Однажды Аридем отпросился в город до утра.

— Иди, иди, — усмехнулся хозяин, поглаживая густую рыжую, всю в мелких завитках бороду. — Добрые девушки прогонят злые мысли. Я слышал, ты недоволен судьбой? Это грех перед ликом Неба.

— Я иду замализать грехи, — улыбнулся Аридем. Он мог улыбаться: у него в мешочке была заготовлена легкая одежда финикийского морехода.

В слабом предутреннем свете пергамец незаметно проскользнул в толпе других матросов на борт широкодонной неповоротливой торговой биремы [15] Бирема — у римлян военный корабль с двумя рядами гребцов. . Корабль поднял якорь, на Аридема никто не обратил внимания.

В ближайшей от Тира гавани он высадился. Начались скитания. Бродил по дорогам, лесным тропам. В городах и селениях, замешавшись в базарную толпу, слушал пение слепых лирников. Певцы — большею частью греки, рассеянные по всему Востоку, — оплакивали в длинных, тягучих песнях судьбу своей прекрасной родины, порабощенной Римом.

Александр Великий мертв, он лежит в гробнице уже третье столетие и не встает, чтоб отомстить за позор Эллады. («Не ведают или не хотят ведать лирники о том, что свободу у Эллады как раз и похитили первыми македонские цари — Филипп и сын его Александр. Или давние обиды забываются? Или старое зло кажется ничтожным, когда наваливаются новые беды?» — думал Аридем.) Наследники Александра заняты междоусобицами… О, если б у Персея, последнего борца за независимость Эллады, был сын!

После сражения под Пидной разбитый наголову царь Македонии едва успел со своей семьей сесть на корабль. Долго носился корабль по волнам, гонимый ветрами, пока не ударился грудью, потеряв ветрила, об острые скалы… «О, если бы Филипп, сын Персея, был жив!» — взывали лирники.